Первородный грех - Филлис Джеймс (2005)

Потягивая виски, Блэки размышляла о том, какое успокаивающее действие оказывают на нее неприкрытый интерес и свободные рассуждения Джоан об этом преступлении. Нет, не зря целых пять полок в спальне кузины были заняты детективными романами в бумажных обложках: Агата Кристи, Дороти Л. Сэйерс, Марджери Эллингэм, Нгайо Марш, Джозефина Тей и несколько совсем новых авторов, которых Джоан сочла достойными соседствовать с этими знаменитыми практиками в области вымышленных убийств, представителями Золотого века детективной литературы. И в конце-то концов, почему Джоан должна испытывать личное горе? Она только один раз приезжала в Инносент-Хаус, три года назад, когда присутствовала на рождественском вечере для сотрудников издательства. Она знала не очень многих из них, да и то лишь по именам. И пока она так рассуждала, ужасные события в Инносент-Хаусе начинали казаться Блэки чем-то далеким, нереальным, нестрашным, каким-то остросюжетным литературным вымыслом, не несущим с собой ни горя, ни боли, ни утраты; чувство вины и страха словно дезинфицировалось, и все происшедшее съежилось до размеров изобретательной головоломки. Она смотрела, не отрываясь, на пляшущие в камине языки пламени, из которых, казалось, ей навстречу поднимается мисс Марпл[84] с сумочкой, бережно прижатой к груди; добрые, мудрые, старые глаза внимательно вглядываются в глаза Блэки, успокаивая ее, уверяя, что нечего бояться, что все будет хорошо.

Тепло камина и виски рождали сонное умиротворение. Голос кузины, казалось, доносился откуда-то издалека по телефону, а порой совсем затихал. Если они не примутся сейчас за обед, она заснет тут же, на месте. Стряхнув сонливость, она спросила:

— Не пора ли нам подумать о еде?

30

Они встретились в 6.15 на лестнице, спускающейся к реке у Гринвич-Стейшн, между глухой стеной и стапелем эллинга. Место было уединенное, очень удобное для такой встречи. Там был небольшой песчаный пляж, и даже теперь, по дороге домой, отъехав далеко от реки, он все еще слышал тихий плеск небольших, обессилевших волн, шорох и жестяной перестук гальки, уносимой от берега отливом. Габриел Донтси приехал первым к назначенному времени, но даже не повернул головы, когда Сидни Бартрум подошел к нему сзади и встал рядом. Когда он заговорил, тон его был мягким, почти извиняющимся:

— Я подумал, что нам надо поговорить, Сидни. Я видел, как вы входили в Инносент-Хаус вчера вечером. Окно моей ванной выходит на Инносент-лейн. Я случайно взглянул в окно и увидел вас. Было примерно без двадцати семь.

Сидни знал, о чем пойдет речь, и теперь, когда ожидаемые слова были произнесены, он выслушал их с чувством, очень похожим на облегчение.

Он ответил, всей душой желая, чтобы Донтси ему поверил:

— Но я ведь вышел оттуда почти тотчас же! Клянусь вам! Если бы вы немножко подождали, если бы последили чуть дольше, вы бы увидели меня. Я никуда дальше приемной не пошел. Не хватило духу. Сказал себе, что нет никакого смысла убеждать и упрашивать. Ничто не могло его тронуть, просьбы ни к чему хорошему не привели бы. Клянусь вам, мистер Донтси, я не видел его после того, как ушел из своего отдела вчера вечером.

— Да, это ни к чему хорошему не привело бы. Жерар был не слишком восприимчив к просьбам. — Помолчав, он добавил: — Или к угрозам.

— Как мог бы я угрожать ему? Я был совершенно бессилен. Он бы меня уволил на следующей неделе, а я не мог бы его остановить. А если бы я сделал что-то такое, что еще больше настроило бы его против меня, он мог дать мне рекомендацию, так хитро сформулированную, что ее нельзя оспорить, но с ней меня уже никто и никогда на работу не возьмет. Я был целиком и полностью в его власти. Я рад, что он умер. Если бы я был человеком религиозным, я упал бы на колени и благодарил бы Бога за то, что он умер. Но я его не убивал. Вы должны мне поверить. Если вы мне не поверите, мистер Донтси, то — Господи! — кто же мне поверит?