Убить Отца - Сандроне Дациери (2019)

Очнулась она в парижской больнице Святой Анны. Сквозь пелену транквилизаторов врач с печальным лицом объяснил ей, что девушка, которую она вынесла из ресторана, обнюхавшаяся кокаином албанская модель, умерла на месте, когда стол – тот самый стол, что спас жизнь Коломбе, – размозжил ей череп. Но Коломба приняла новость почти равнодушно. У нее больше не было внутренностей. Под тонким слоем кожи осталась лишь пустота. И если бы она не утратила способность удивляться, тот факт, что пустота продолжала дышать и сохранила облик человеческого существа, показался бы ей невероятным. За первую неделю она не сказала почти ни слова – ни сослуживцам, ни матери, ни приносившим «глубокие соболезнования» представителям всевозможных организаций, ни этому ничтожеству, который до тех пор был ее парнем, а в следующие пару месяцев поспешно слился, не вынеся новую, больную и страдающую Коломбу.

Общение с ними вынудило бы ее снова почувствовать себя человеческим существом, а этого Коломба не могла допустить. Ей хотелось превратиться в стену, в простыню, в один из стоящих в вазе цветов, посланных начальником полиции «с бесконечным сочувствием и пожеланием скорейшего выздоровления». В обыденный предмет, который ничего не чувствует, в вещь среди вещей. Сделать это ей не удавалось, но она предпринимала попытку за попыткой, убивая время, пока оперировали сухожилие и плечо и пытались заставить ее поесть. Она начала принимать пищу лишь тогда, когда врачи уже решились было перевести ее на принудительное кормление. Не встряхнули ее даже посещения Ровере, который просто сидел возле нее, который сказал, что она ни в чем не виновата, и повторял ей это день за днем, когда начались приступы паники, кошмары и допросы управления внутренних расследований. А ведь Ровере страдал не меньше, а то и больше ее, ведь он недавно потерял жену – беда не приходит одна, – и мучился чувством вины за то, что едва не обрек Коломбу на смерть, отправив ее на это задание.

– В итоге комиссия меня оправдала. Но я с готовностью приняла бы обвинительный приговор. Я считала и продолжаю считать, что совершила страшную ошибку, – закончила Коломба.

Данте едва осмеливался дышать в непроглядной тьме, что его окружала, – и в той, что была вызвана ее рассказом.

– КоКа… но почему ты винишь во всем себя? Что ты могла поделать?

– Задержать его прежде, чем он войдет в ресторан.

– Но ты увидела его только в последнюю секунду.

– Я – да. Но коллеги заметили его еще на улице. Они видели, как он входит в бутик. А я велела им подождать. Сказала, что теперь он у нас в руках, что он точно поднимется повидаться со своей девушкой. Что я пригляжу за ним и не дам ему уйти. Все выходы были под наблюдением, бежать ему было некуда, мы могли действовать без спешки. Строго говоря, не я отвечала за операцию, но французские коллеги последовали моему совету. В отчете они написали, что, цитирую, «полагались на мой опыт и знание предмета». Это был величайший провал французской – а может быть, и европейской – полиции за последние полвека. Никто не хотел брать на себя ответственность за подобное фиаско. Подал в отставку префект, едва не сняли шефа французской полиции, посольства разругались в пух и прах. С тех пор у нас не слишком теплые отношения с французами.

– Уверен, у тебя были веские причины так поступить. Я знаю, как ты рассуждаешь.

– Я знала таких, как Белломо. Я боялась, что он вооружен и откроет перестрелку в людном месте. Боялась, что пострадают люди. Но сделала только хуже.

– Поняв, что его вот-вот схватят, он бы в любом случае нажал на детонатор.

– Таково было и заключение комиссии, которая добилась, чтобы мое имя не трепали в газетах, а саму меня не вышибли из полиции. И я все время себе это повторяю. Но факт остается фактом: я приняла неверное решение. Поэтому я больше не могу делать свою работу. Не из-за приступов паники. С ними я могла бы справиться. Но я больше не могу полагаться на себя и собственное суждение.