– Кто мы такие, так это те самые люди, что могут спасти эту жалкую дыру от наплыва монстров, о которых твой болтливый ведущий трещит в эфире. Я бродяга, этот вот парень рядом со мной – дурачок, это тебе все скажут, и одного взгляда на нас достаточно, чтобы любой дурак понял: мы настолько люди, насколько это вообще возможно. Давай, парень, помогай, скажи ему, что ты дурачок.

Намми сказал:

– Он прав. Я глупый. Я дурачок и всегда им был. И я не обижаюсь на него за такие слова. Он ничего плохого не имеет в виду.

Мистер Лисс сказал парню на крыше:

– Это вот существо, которое выглядит как офицер Бозман, на деле один из двух видов монстров, что вылезли в этот город. Он не из тех, кто ест людей, да и все равно он сломан, он никому не угрожает, разве что может свести с ума, если подпустите его к пианино. Все, чего этот жуткий уродец хочет, – это чтобы я его убил, так как его программа не позволяет покончить с собой, но черта с два я его убью, пока он не расскажет нам все, что нужно знать для поиска гнезда, в котором эти сволочи вылупляются. И тогда мы найдем его и сожжем к дьяволу. Вот кто мы, и если этого «кто мы» тебе недостаточно, можешь сесть в свой «Мерседес-Бенц» и катиться прямо в ад.

Намми вдруг понял, что мистер Лисс долгие годы обижался на многие вещи, возможно, с самого детства. И об этом стоило очень хорошо подумать.

54

Над землей раскинулась безмолвная темная пропасть, снег материализовался в этой перевернутой бездне, дома со светящимися или темными окнами выглядели безжизненно, как склепы, и если бы вдоль кварталов, на равном расстоянии друг от друга, не располагались фонари, то пустынная белая улица выглядела бы так, словно зимняя пелена украла все ее измерения…

Как ободок, оправа и зубцы кольца создаются, чтобы подчеркнуть драгоценный камень, так и Расти Биллингхему казалось, что все, воспринимаемое его органами чувств в этой зимней сцене, существует, чтобы демонстрировать драгоценность – женщину в центре перекрестка. С расстояния в семьдесят футов, приближаясь к ней по центру улицы, он ожидал увидеть выдающуюся красоту; когда до нее осталось шестьдесят, он понял, что ожидания обоснованы, а реальность может превзойти самые смелые фантазии. Это могло быть шуткой света и бриллиантовых нитей снега, но она будто сияла и светилась изнутри.

Теперь Расти не сомневался, что кричала именно она, потому что женщина явно пребывала в состоянии шока. Стоя в снегу, доходившем ей выше лодыжек, возможно босиком, в одном только шелковом халате, который никак не защищал от зимней ночи, она, казалось, совершенно не чувствовала пронзительного холода. Она сбежала от чего-то, из дома на улицу, но не устремилась к нему, как сделала бы испуганная женщина в поисках защиты. Он снова спросил у нее, что случилось, и в этот раз она даже не попросила его помочь ей, просто стояла и смотрела на него, словно в трансе.

Когда до нее осталось пятьдесят футов, Расти понял: его реакция на нее была такой же необычной, как и ее кататония[39]. Увидев женщину в беде, будь она красива или нет, он бы, скорее всего, бросился к ней, а сейчас шел не то чтобы медленно, но неторопливо. Что-то подсознательно насторожило его, какой-то опыт, какая-то отсылка к прошлому, которую он не мог сразу вспомнить, – и, когда с запада донесся звук быстро приближающейся машины, Расти остановился. До женщины оставалось еще больше сорока футов.

Она повернула голову вправо, глядя на ту улицу, с которой к перекрестку приближался автомобиль, и ее омыло светом его фар.

Она не сделала ни малейшей попытки уйти с дороги, словно приросла или примерзла к асфальту.

Рядом с женщиной появился и затормозил, гремя цепями, «Шеви-Трэйлблейзер», фары теперь светили мимо нее. Во внедорожнике сидели четверо или пятеро людей.

Переднее пассажирское окно опустилось, из него выглянула пожилая леди и с заботой доброй бабушки спросила:

– Милая, что с тобой, тебе нужна помощь?