Где скрывается правда - Кара Томас (2019)

Я киваю. Судья запретил представлять волокна на суде, потому что признал их «неубедительными». Некоторые «кибердетективы» говорят, что волокна были не от Стоукса. Там был полиэстер, а при обыске трейлера Стоукса не нашли одежды из этого материала.

Судья сказал, что нитки могли попасть на жертв от контакта с любым человеком, да и Стоукс мог избавляться от одежды после преступлений.

– У работников тюрьмы униформа серого цвета, – говорит Кэлли.

Я знаю, что она ждет от меня этих слов. Поэтому говорю:

– Завтра утром надо будет съездить в кабинет окружного прокурора.

Кэлли прикрывает глаза. Ее лицо окрашено серыми и синими красками от экрана телевизора.

– Мама ни за что меня не простит. Нас.

Я не могу произнести в ответ то, что она хочет услышать: Мэгги в конце концов поймет, что мы поступаем правильно, – потому что это не так.

– Знаю.

– Как думаешь, мы когда-нибудь узнаем, что с ней случилось?

Я знаю, что сейчас она говорит о Лори. Слышу в ее голосе тревогу, страх увидеть, как Стоукс выходит на свободу, а настоящего убийцу так и не сажают.

– Не знаю, – признаюсь я. – Но, возможно, это первый шаг. Откроют новое расследование, и тогда уже что-то будет.

Кэлли зевает, выключает телевизор и поворачивается на своей половине, устраивая ноги вдоль дивана, чтобы они легли рядом с моими. Я вытягиваю свои так же.

Никто не спит, но мы продолжаем лежать вот так, на одном диване, под одним одеялом, как в те времена, когда еще не знали, что монстры бывают настоящими.

Глава двадцать восьмая

Я просыпаюсь оттого, что меня трясет Кэлли. Плед скомкан у меня в ногах. На кабельной приставке время – семь часов утра.

– Я написала маме записку, что мы позавтракаем в буфете, а потом пойдем в бассейн, – говорит она.

На мне до сих пор вчерашние штаны и футболка. Кэлли вручает мне шорты, которые мы купили в бутике. Я иду с ними в туалет в коридоре, сдираю бирки и одеваюсь.

– Разве здание суда открывается так рано? – спрашиваю я Кэлли, выходя в коридор.

– В восемь, – говорит она, – но я хочу оказаться там первой.

А еще она хочет улизнуть до того, как проснется Мэгги. Я, наверное, тоже не смогла бы посмотреть ей в глаза.

В машине читаю биографию нового окружного прокурора с телефона Кэлли. Эта женщина пятнадцать лет проработала адвокатом по назначению суда, до того как три года назад ее избрали прокурором округа. Это хорошо: она побывала на другой стороне закона и, возможно, сумеет проявить чуткость к делу Стоукса.

Правда, она выступает в поддержку смертной казни: неудивительно для Пенсильвании – но это уже не очень хорошо.

– Что такое? – Кэлли смотрит на меня.

– Я только что поняла. Если Стоукс добьется нового суда и проиграет, открывать заново дела с убийствами никто не станет. – Я сглатываю слюну. – Тогда Возняк останется на свободе. Он продолжит работать в тюрьме, в которой собираются убить Стоукса.

– Не говори так. – Руки Кэлли дергаются. Я знаю, что таким образом она удерживается от того, чтобы тянуть себя за волосы. Ее пальцы сжимают выцветший руль все двадцать минут, которые мы едем до здания суда.

На другой стороне улицы припаркованы два фургона каналов новостей. Возле здания стоит бронированный грузовик с надписью «ОКРУЖНАЯ ТЮРЬМА ФЕЙЕТТА».

Меня охватывает ужас. Знаю, Кэлли тоже его чувствует. Что-то происходит.

Когда Кэлли собирается заехать на стоянку, ее останавливает охрана. Она опускает окно, и охранник склоняет голову, чтобы нас осмотреть.

– Дамы, у вас назначена встреча?

Кэлли бросает взгляд на меня.

– Нет, – признается она.

– Сегодня въезд запрещен, – говорит охранник.

– Почему? В чем дело?

– Проходит слушание по делу нашумевшего заключенного, – отвечает он. – Поэтому, если вы не из уполномоченного персонала, я вынужден попросить вас развернуться.