Когда он пришел в себя, он наклонил голову и посмотрел на меня с мягкой улыбкой, украсившей его румяный рот. Это было какое-то интимное выражение, от которого у меня заболел живот.

— Какая ты интересная женщина, Елена Ломбарди, — сказал он тем же тоном, тихо и спокойно, будто делился мудростью.

Румянец грозил охватить мои щеки, поэтому я отодвинулась на маты, как бы проверяя их.

— Я решил, что ты мне нравишься, — сказал мне Данте, будто я спрашивала или заботилась о его мнении.

— Ты меня не знаешь, — возразила я, начиная растягиваться для тренировки, желая физически напрячься, чтобы избавить свое тело от этой… избыточной энергии, бурлящей в крови, как газировка.

— Ох, я бы так не сказал. Я начинаю, и это путешествие, которое я обнаружил, доставляет мне удовольствие, — сказал Данте, двигаясь к стене и включая свет.

Я была рада, когда он удалился из поля зрения, чтобы я могла пригнуть голову и сделать несколько спокойных вдохов.

Почему это было самым приятным, что мне говорили за многие годы?

— Теперь о моем втором правиле, — начал Данте, переходя обратно на маты той вальяжной, спортивной походкой, от которой у меня пересохло во рту.

Он остановился в нескольких шагах от меня и скрестил руки, оценивая. Я старалась не ерзать под его пристальным взглядом. Я занималась пять раз в неделю, поэтому мое длинное стройное тело было подтянуто, а изгибы были незначительными и явно отсутствовали в отличие от моей матери и двух сестер.

— Я слышал от Марко, — когда он, наконец, перестал смеяться, — Что ты вывела Адриано из строя, приставив нож к его горлу. Это правда?

Я изучала свои ногти.

— Возможно.

Он усмехнулся, и темная нота прозвучала, между нами, как бас.

— Molto Bene[51]. Мне нравится это слышать, Елена. Женщина должна уметь защищаться. Я бы хотел посмотреть, что ты умеешь.

— Зачем? — подозрительно спросила я, внезапно увидев его крепкие руки в новом свете.

Я не хотела с ним драться. Даже мой инструктор в додзё был не таким большим, как Данте.

Его губы дрогнули от желания подавить юмор.

— Подыграй мне. Мне нужно увидеть движения женщины, которая застала врасплох самого способного мужчину, которого я знаю.

Я хотела возразить, потому что я определенно не хотела с ним драться. Не потому, что я действительно боялась несмотря ни на что, я не думала, что он причинит мне вред — но скорее потому, что я не хотела, чтобы он прикасался ко мне.

Это иррациональный страх, что-то вроде суеверия, что каждый раз, когда Данте прикасается ко мне своими руками, в моей физиологии что-то элементарно меняется. Мне не нравились его руки на моем горле или моя рука в его руке, так почему же я позволяла ему делать это со мной? Почему я прильнула к этому крепкому телу только для того, чтобы почувствовать, как учащенно бьется мое сердце?

Это намекало на более темные, ненормальные вещи, о которых я не готова была думать, не говоря уже о том, чтобы признаться в какой-либо симпатии.

Но я не могла высказать ничего из этого, потому что внезапно на меня навалились сто килограмм крепкого мускулистого британско-итальянского мужчины.

Инстинкт включился, проникая в меня, как музыка, побуждая тело вступить в бой так, как большинство людей вступают в танец, запрограммированными движениями в мышечной памяти.

Он схватил меня, мясистые руки вцепились в мои плечи. Я слегка отклонилась вправо, прислонившись к его телу, как бы нащупывая его пах. Инстинктивно он опустил одну из рук, защищая свои фамильные драгоценности. Воспользовавшись тем, что он отвлекся, я подскочила с правой стороны и нанесла короткий сильный удар в низ живота.

Он засмеялся.

Теплый, насыщенный смех, который становился все громче, когда мы продолжали бороться.