Я не осмелилась продолжать расспросы. Выражение лица Маркуса, когда он взглянул на меня, было мрачным. Я невольно подумала о том, как бы он посмотрел на меня, если бы узнал. Он был напуган, испытывал гнев по отношению к насолившей ему журналистке и к самому себе, но при этом у меня возникло ощущение, что его негативные эмоции направлены на меня.

Весь район еще спал, когда ранним утром в субботу я отперла входную дверь и, придерживая у горла воротник халата, наклонилась и подняла пачку писем и газет. И вдруг я увидела пластиковый сверток, прислоненный к стене дома.

Шагнув за порог, я, поджимая пальцы ног от холода, протянула руку и подняла его. Оказалось, что это букет, составленный из лилий, желтых роз и веточек зелени. Но, как только я попыталась развернуть пластик, в который цветы были упакованы, букет буквально рассыпался у меня под пальцами. Оказалось, что все головки цветов были отрезаны.

Я огляделась. Мусорный бак соседнего дома все еще не был убран, его крышка лежала на тротуаре. Через дорогу неторопливо перебежала лисица.

Я продолжала держать в руках остатки изуродованного букета, пытаясь сообразить, кто мог его прислать, но мне ничего не приходило в голову. Может быть, это сделал Ричард? Он был единственным из знакомых мужчин, кто мог бы прислать мне цветы – скажем, в память об отношениях, которые были прерваны. Может, букет, прислоненный к стене, простоял незамеченным со вчерашнего дня, и мусорщики, передвигая бак для отходов, повредили его? Что ж, это было возможно. А может, как раз мусорщики его и обронили – кто-то его выбросил, и он вывалился из мусоросборника машины около нашего дома случайно.

Прежде чем отнести газеты и письма в дом, я запихнула букет в мусорный бак.

Освободившись от тисков беспокойства – содержание статьи оказалось не таким страшным, как можно было ожидать, – Маркус просунул руку под мой халат и стал комкать пальцами футболку, стараясь добраться до тела. Я прильнула к нему. В этот момент Маркус хотел меня, и он ничего не знал. Можно было надеяться, что все неурядицы в нашей жизни пройдут бесследно и все будет хорошо, поэтому я дала себе волю. Но несколько минут спустя проснулся Джош и, вбежав в нашу спальню, принялся прыгать по кровати, требуя, чтобы с ним поиграли в лошадку, так что нам с мужем пришлось отстраниться друг от друга. Что ж, может быть, позже, подумала я. Может быть, скоро у нас появится возможность привести все в порядок и наладить наши отношения.

Мы отправились завтракать в кафе, рядом с лужайкой для игры в шары, покрытой изумрудным газоном идеально подстриженной травы, и устроились там в тени на открытой террасе. В небе над домами кружил вертолет, на большой высоте то и дело можно было видеть следующие по своим маршрутам пассажирские самолеты. По другую сторону крикетной площадки над кронами платанов нависало высотное здание.

Джош попытался погладить маленькую собачку, которая вынюхивала что-нибудь съедобное между столиками. Маркус, наблюдая за сыном, вертелся на стуле во все стороны.

Я в этот момент не думала ни о Джепсоме, ни о собственной супружеской неверности. Все мои мысли были о семье. Вдруг в этот безмятежный момент к нам направилась темноволосая, коротко остриженная женщина в пестром летнем платье. Она, как выяснилось, оказалась подобием улыбающейся торпеды. В одной руке она держала картонный стаканчик с каким-то напитком, взятым навынос.

– Привет! – сказала она, обращаясь ко мне. – Вы ведь Тесса, верно? Я вас узнала.

На улице рядом с кафе ее ждали двое уже почти взрослых юношей, держащих велосипеды.

– Привет! – ответила я.

– Я Индиа. Мы как-то встречались за обедом у Роуз.

– Да, здравствуйте. Как вы поживаете?