Город клинков - Роберт Джексон Беннетт (2019)

Панду паркуется, они заходят в форт. Внутри влажно, все дышит могильной сыростью, коридоры широченные, лесенки заворачиваются узкими спиральками. А ведь эта часть крепости строилась еще во времена каджа — иначе с чего ей быть такой… старомодной, чтобы не сказать — конструктивно дефективной. Мулагеш приходилось видеть много крепостей в проекте и в реальности, и здесь просчеты так и бросаются в глаза: вот эта лестница узковата, при эвакуации начнутся проблемы, окна слишком большие, хорошо простреливаются, так и тянет пригнуться, когда мимо идешь.

— Куда мы? — спрашивает Мулагеш, шагая вверх по бесконечной спиральной лестнице. — Я думала, Бисвал здесь.

— А он и здесь, мэм, — отвечает Панду. — Он в гнезде, прямо над нами.

— В чем он?

— В гнезде. Прошу прощения, в вороньем гнезде. Генерал Бисвал любит говорить, что думает глазами, так что ему нравится, когда из окна открывается хороший вид.

Вот о чем он, демон его забери? Но тут сверху просачивается сероватый свет, и они выбираются в круглую комнату со стеклянными стенами — такие обычно оборудуют на верхушках маяков. Мулагеш выглядывает в окно, голову тут же ведет: ну и высота! Вся крепость как на ладони где-то в трехстах футах под ней…

— Генерал Бисвал, — произносит Панду. — Генерал Мулагеш.

Мулагеш оглядывается. Комната, похоже, умостилась на вершине самой высокой башни форта, и ее превратили в походный офис: вон письменный стол, на окнах наклеены карты региона — и многие ей очень знакомы… Карты настолько яркие и подробные, что взгляд на мгновение путается, и только спустя минуту она понимает, что за столом сидит кто-то в оранжевом тюрбане.

Этот кто-то ворчит и медленно разворачивается в своем кресле. И смотрит на них.

Мир вокруг генерала Мулагеш начинает медленно вращаться.

Как же он изменился. Да, что-то в нем осталось от Бисвала прежнего — широкоплечего, крепко сложенного молодого человека, но теперь он раздался в поясе и в животе, аккуратно подстриженная, ухоженная бородка снежно-белая, а на переносице сидят очочки в тоненькой оправе.

А вот глаза остались прежними: они такие же бледно-бледно-серые, глубоко посаженные и смотрят настороженно, словно из щели дзота.

Генерал Лалит Бисвал улыбается — не очень-то весело, надо сказать, — и поднимается на ноги.

— Во имя всех морей, — говорит он. — Во имя всех морей, Турин! Турин, это правда ты? Сколько же лет прошло? На вид ты старуха старухой, и не признаешь сразу!

— На себя посмотри, — усмехается Мулагеш. — Теперь-то я понимаю, почему мне не хочется встречаться с бывшими коллегами. Смотрю на вас и вижу, в какую старую развалину я превратилась.

Он пожимает ей руку — что ж, и это в нем не поменялось: у него пальцы человека, предназначенного судьбой либо строить, либо разрушать. И тут, к ее изумлению, он ласково привлекает ее к себе и заключает в объятия — прежде за ним такого не водилось…

— Мне плевать, — говорит Бисвал. — Жалко, что мы с тобой раньше не встретились…

Он берет ее за руки и всматривается в лицо — ни дать ни взять отец, разглядывающий вернувшегося из частной школы-интерната ребенка.

— Я себя чувствую старым въедливым кротом. Неужели то, что было, действительно было? А погляжу на тебя — и как ветром сдувает такие мысли…

Мулагеш пытается обнять его в ответ, но получается не ахти: левая рука болит, а правая то и дело непроизвольно сжимается в кулак. А он пахнет почти так же, как раньше: мускусный мужской, но не неприятный запах, что-то в нем есть от можжевеловых ягод и сосновой хвои. Но даже слабый след прежнего его аромата тут же тащит за собой шлейф воспоминаний и других запахов: дыма, пепла, дождя, навоза, тухлой еды, гнилого мяса, — а с ними приходят и звуки: пронзительные крики и бормотание пламени.

«Не забывай, где ты, Мулагеш. Не забывай, где ты находишься».

Бисвал отпускает ее.