Пропавший - Мэри Торджуссен (2017)

– Рэй, в котором часу приходит почтальон? – спросила я.

Он поспешил ко мне, довольный, что понадобилась его помощь.

– Обычно он приходит к десяти.

Я хотела поблагодарить Рэя и сразу вернуться в дом, но мне пришлось выслушать рассказ о том, как этот тип доставляет почту по всей округе, включая магазины, часто запаздывает, отчего они с Шейлой пришли к выводу, что он делает где-то остановку на чашку кофе. Причем сказано это было таким тоном, будто почтальон отклонялся от маршрута, чтобы принять наркотик.

Когда мне наконец удалось избавиться от Рэя, я вернулась в кухню и снова села за стол, взяв в руки листок. Сейчас он служил мне подтверждением, что я не сходила с ума. Все остальное: текстовые сообщения с неизвестных телефонных номеров, странные звонки на работу, свежие цветы в вазе, даже компакт-диск в машине вызывало вопрос: не рехнулась ли я? В том, что касалось моих нервов и памяти, я точно стала сама не своя, отклонилась далеко от нормы. При этом отлично понимала свою одержимость, как и ее результат – своими действиями я лишь осложняла положение. Но это… Листок бумаги четко доказывал, что дело вовсе не во мне. Кто-то намеренно выводил меня из равновесия.

Я испытывала почти облегчение.

Моим первым порывом было позвонить Кэти. Я помнила, как она посмеялась надо мной из-за свежих тюльпанов. Я и сама понимала, насколько странно они выглядели (я тоже смотрела на них очень долго, не веря своим глазам), но Кэти, по крайней мере, смогла выбраться ко мне, чтобы взглянуть на цветы. Я прикрепила записку и конверт к дверце холодильника с помощью магнита в форме вопросительного знака и взялась за телефон.

– Это похоже на анонимку? – спросила Кэти, услышав о записке. – Она пришла по почте или тебе ее просто сунули в щель для корреспонденции?

– Не знаю, – ответила я. – Конверт лежал вместе с остальными, а потому трудно определить. На нем есть штамп, но отсутствует почтовая марка.

– И там только одно слово? – уточнила она, словно, если бы записка попала к ней в руки, она бы сумела прочитать нечто большее. – Ты уверена?

– Конечно уверена, – усмехнулась я. – Она лежит передо мной. Всего одно слово.

Кэти немного помолчала, а потом произнесла:

– Хотя я тоже не пойму, что это означает, но тебя будто спрашивают, довольна ли ты тем, что сделала.

– Вот именно! Со мной происходят странные вещи, и я же еще оказываюсь виноватой!

– Какие странные вещи?

Я растерялась, не в силах сразу вспомнить, о чем успела рассказать ей.

– Я имею в виду в совокупности, – пробормотала я.

У меня возникла идея сесть и составить список, о чем Кэти изначально знала, и того, о чем мне не следовало ее информировать.

– Хм-м, – протянула она. – Ты же не считаешь по-прежнему, что те цветы ожили сами собой?

Ее голос звучал так скептически, что я мысленно вернулась ко времени нашей с ней совместной учебы в школе. Возникло ощущение возврата в свою юность, когда мы смотрели вместе на что-то, стараясь сдерживать смех. Губы Кэти начинали подрагивать, и мои растягивались в улыбку, скрывать которую приходилось, приложив ко рту ладонь. Я не видела в такие моменты ее, но зато слышала легкий звук, предвещавший смех, а потом уже и сама не могла удержаться, разражаясь громким хохотом. У нас частенько бывали неприятности из-за насмешек над неподобающими для веселья вещами.

Но сегодня объектом насмешки подруги стала я сама. И разозлилась. Я находилась в ужасающем положении, делая все, чтобы выжить, а она лишь посмеивалась надо мной.

Опасаясь наговорить Кэти грубостей, я прервала разговор. Затем посмотрела на вазу, на тюльпаны, те самые, новые, дни которых тоже теперь были сочтены. И как мне показалось, мы с ними испытывали примерно одинаковые ощущения.