Амнезия - Сэм Тэйлор (2008)

Нет, он не станет открывать коробку сейчас, но и сидеть сложа руки не собирается. Джеймс сделал несколько упражнений, громко считая вслух. Звук собственного голоса развеивал страхи. Не зная, чем еще себя занять, он выпил воды из бутылки, съел банку оливок и снова уставился в перископ. Медленно текли минуты. Джеймс снова улегся, закрыл глаза и прислушался. Тишина была абсолютной. Он почти физически ощущал, как тишина собирается над ним в темноте: громадная, прожорливая и неумолимая.

Джеймс вынул черный блокнот и начал читать про то, как жил с Ингрид в амстердамской квартире. С тех пор прошел год, а кажется, будто целая жизнь. Слова поочередно попадали в кружок слабого света, и перед Джеймсом вставали картинки из прошлого. Он смотрел на спящую Ингрид, во сне ее лицо становилось детским и беззащитным. Джеймс видел все выпуклости и впадинки ее тела, разглядывал с балкона их амстердамской квартиры улицу, такую яркую в свете закатных лучей. Тень от высокого пивного бокала падала на столик, вода в канале переливалась тысячей цветов. Сердце сжималось. Каким счастливым он был тогда! И как сглупил, отказавшись от собственного счастья! Как всегда, ностальгия превращала обычные воспоминания в видения потерянного рая.

За чтением время текло незаметно. Джеймс добрался до фразы, которую написал в августе прошлого года: «Счастье — не более чем отсутствие неприятностей», и неожиданно понял, что задал правильный вопрос, но дал неверный ответ. Теперь он знал, что счастье — это не только отсутствие неприятностей. Да, человек счастлив, когда у него есть пища, тепло, свобода, здоровье, друзья и здравый рассудок, но каждую минуту он должен помнить, что может лишиться этих даров, что ему ничего не стоит в одно мгновение перестать быть живым, сытым, свободным, окруженным друзьями, здоровым и вменяемым. Неудивительно, что счастье встречается так редко. Кто сказал, что этот мир придуман для счастья?

Джеймс закрыл блокнот и откинулся на кровать. Читать о том, как он сам постепенно загонял себя в угол, было невыносимо. Джеймс приложил глаз к трещине. В крошечном мирке по ту сторону стены садилось солнце. Белая кабина фургона отливала пурпуром, стекла в окнах дома по другую сторону дороги плавились в закатных лучах. Временами ветер шевелил ветви каштана, и тогда по окнам пробегала рябь; молодые листочки переливались всеми оттенками зеленого и золотого. Медленно (и все-таки слишком быстро!) цвета погасли, и фургон, дом и дерево снова обрели четкие силуэты в синем сумраке, освещаемом светом фонаря. Джеймс внезапно осознал, какой затхлый воздух в подвале.

Он глубоко вдохнул, но набрать в легкие достаточно воздуха не получалось. Голова закружилась. Джеймс поднес рот к трещине и втянул в себя ночной воздух. Свежий и прохладный, он просачивался внутрь тоненькой струйкой. От страха Джеймс задышал чаще. Он обернулся, и из пугающего мрака подвала на него взглянула смерть. Боясь, что задохнется во сне, Джеймс решил не ложиться. Он щипал себя за руки, тер глаза, и каждый вдох был протестом против удушающего объятия подвала. Не спи, доживи до утра, твердил себе Джеймс, а утром ты откроешь черную коробку… воспоминания вернутся… ты снова вдохнешь чистый воздух… и тогда…

Мысли мешались. Потерянный рай. Мягкая анестезия ностальгии. Постепенно дыхание выровнялось. Ближе к утру усталость пересилила страх. Джеймс лег и вскоре заснул.

Вниз, все время вниз, все глубже и глубже. Джеймс видел самый глубокий сон в своей жизни. Во сне он шел по знакомому туннелю, только без щелей в стенах, в абсолютной тьме. Вскоре пол под ногами начал идти под уклон. Земляной потолок с каждым шагом снижался, и вскоре Джеймсу пришлось горбиться, словно старцу, а затем, как младенцу, встать на четвереньки, а после — Джеймсу казалось, что миновали века! — по-змеиному ползти на животе. Туннель становился все уже и уже, и, чтобы продвигаться вперед, Джеймсу приходилось проедать себе путь, пережевывая сырую землю, самому становясь ее частью.