Одна откровенная ночь - Джоди Малпас

Миллер прекращает выдавливать гель на ладонь и бросает на меня понимающий взгляд.

— Мне нравится проводить с тобой время. — Бутылка возвращается на законное место, и он начинает взбивать пену на ладонях. Стоя передо мной, выдыхает горячий воздух мне в лицо, а затем лениво моргает сверкающими голубыми глазами. — И ты знаешь это, Оливия.

Я задерживаю дыхание, прикрываю глаза и готовлюсь к его прикосновениям. Он начинает с моих лодыжек — медленные, нежные, вращение уносят прочь сегодняшнюю грязь. Пока мне неторопливо омывают ноги, разум пустеет, и я наслаждаюсь горячими прикосновениями. Без спешки. И я счастлива, что это так.

— Что теперь будет? — Я задаю вопрос, которого избегала с тех пор, как мы ушли из клуба. Мы вместе, надежно заперты в квартире Миллера, но так не может продолжаться вечно.

— Думаю, София передаст Чарли мои слова.

— Чарли знает, что София влюблена в тебя?

Он издает короткий смешок.

— У Софии нет желания умирать.

— А у тебя?

Миллер делает глубокий вдох и смотрит мне прямо в глаза.

— Нет, сладкая девочка. Теперь у меня неудержимое желание жить. Ты подарила мне это желание, и даже дьявол не помешает мне провести вечность с моим кем-то.

Протягиваю руку и касаюсь еще щеки.

— А Чарли — дьявол?

— Практически, — шепчет он.

— И ты со всем разобрался?

— Да. — Его голос звучит уверенно.

— Расскажешь мне?

— Нет, детка. Просто знай, что я твой, и все это очень скоро закончится.

— Прости, что все усложнила. — Больше ничего не говорю. Он понимает, что я имею в виду.

— Осознание, что в итоге мы будем вместе облегчает ситуацию, Оливия. — Очень осторожно он протягивает руку и стягивает резинку с моих волос. И чуть не вздрагивает, когда мои некогда знаменитые длинные волосы едва падают мне на плечи. — Зачем? — шепчет он, осторожно расчесывая и не отводя глаз от изрезанных прядей.

— Не надо. — Я опускаю голову, испытывая невероятные угрызения совести, но не потому, что буду скучать по копне непослушных светлых волос, а из-за осознания, что Миллер будет скучать по ним сильнее.

— Что ты почувствовала бы, сбрей я свои волосы?

В ужасе вскидываю глаза. Я люблю его волосы. Они уже длиннее. Когда высыхают, его волнистые пряди взъерошиваются и беспорядочно топорщатся на затылке. И мой любимый непослушный локон естественным образом падает на лоб… Нет, нет, нельзя.

— Полагаясь на интуицию, — выдыхает он мне в лицо, — предположу, что, судя по выражению твоего лица, это было бы очень больно.

— Да, так и есть. — Я не могу отрицать, и не делаю это. Прекрасная шевелюра — часть моего совершенного мужчины. Будет больно, если испортить любую его часть. — Но я бы не стала любить тебя меньше, — добавляю я, гадая, к чему он клонит.

— И я тоже, — бормочет он, — но следует знать, что я запрещаю тебе когда-либо снова их стричь. — Он берет шампунь и выдавливает немного мне на голову.

— Не буду, — заверяю его. Сомневаюсь, что вообще возьму ножницы в руки после того что сделала, и я имею виду с Миллером, а не с волосами. Он зарывается руками в оставшиеся локоны, а мой взгляд падает на колотую рану у него на плече.

— И я имею в виду не только тебя.

Я вдруг хмуро смотрю на его грудь, но Миллер поворачивает меня лицом к стене, так что я не в состоянии показать ему свое замешательство.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, пока он намыливает мою шевелюру.

— Хоть когда-то, — бросает он коротко и резко без всяких уточнений. Меня разворачивают обратно и ставят под струю воды, чтобы смыть пену.

— Хоть когда-то что?

Он не смотрит на меня, просто продолжает свое занятие, не обращая внимания на мое недоумение.

— Я запрещаю тебе вообще хоть когда-то подстригаться. Неважно у кого.

— Никогда? — шокировано выпаливаю я.