Убийства в Бэджерс-Дрифт - Кэролайн Грэм (2009)

— После того, как она смыла с себя кровь, — Барнеби вдруг явственно представил девушку, умопомрачительно прекрасную и чистую в своем белом платье, — она выскользнула из бунгало, естественно, первым делом проверив, свободен ли путь, через главный вход, и после этого постучала в дверь, громко, чтобы привлечь к себе внимание. Миссис Суини услышала стук и видела, как Кэтрин оставила грибы на ступеньках и ушла, так что само собой предполагалось, что перед этим она пришла к дверям.

— А как же одежда… кепка и все прочее? И вы еще что-то говорили про плед. Вы выяснили, что с этим всем стало?

— О да… плед лежал свернутым под задним садовым забором. Майкл забрал его после того, как ушел от Лесситеров, и вернул обратно в пруд. А одежду она просто унесла с собой в корзинке под грибами, корзина весьма вместительная. А когда я увидел ее на кухне, грибов в ней было точно не больше половины, так что место на одежду оставалось. Она пошла в коттедж «Холли», спрятала там орудие убийства, более чем удачно, как оказалось, окровавленную одежду временно припрятала в лесу и вернулась в Тай-хауз.

— Это вы о чем? Насчет орудия?

— А у нас имелся ордер на обыск коттеджа. И если бы она убрала нож в какой-нибудь ящик на кухне или в его спальне, мы бы, вероятно, не стали бы вообще тогда заходить в студию, комнату, которая была критически важной.

— Но ведь они должны были думать, что вы обыщете весь дом. Разве нет, господин инспектор? Так же положено? Или я ошибаюсь?

— Как правило, да, но Лэйси специально пустился в бегство, чтобы увести нас от дома, — потом я это понял. И я успел вскользь взглянуть на студию. Там все выглядело в полном порядке. Но когда мы выезжали из деревни, нашу машину заметила Кэтрин. Брат изобразил скованными руками рамку вокруг своего лица и крикнул: «Меня подставили!» Я подумал, что это просто бравада, ничего более. Но на самом деле это было сообщение для нее. Он изобразил рамку, а что может быть в рамке? Правильно, картина. И почему он оставил коттедж, в котором находилось фактически все, что он написал за свою жизнь, все, что было ему дорого, незапертым, да еще и притворился, что вообще никогда его не запирает? Потому что требовалось что-то убрать из студии, а если бы что-то исчезло из дома, пока он был пуст и заперт, стало бы очевидно, что это сделала Кэтрин, поскольку ключ имелся только у нее. А так выходило, что это мог быть кто угодно.

— Да… Понимаю. Но что же им нужно было оттуда вынести? Картину? Что на ней могло быть такого важного?

Барнеби допил свой виски и откинулся на спинку кресла, не зная, как лучше сформулировать ответ на этот вопрос. Он представил картину, вспомнил возглас Троя: «Но кто это?!» Вспомнил тот почти физически ощутимый удар в солнечное сплетение, который почувствовал, взглянув на мольберт. Он вполне понимал недоумение Троя. Потому что Кэтрин Лэйси на этом холсте была практически неузнаваемой. Это была самая эротичная картина из всех, что ему приходилось видеть. Девушка изображалась распростертой на двуспальной кровати, и каким-то образом чувствовалось, что художник запечатлел момент после секса. И при этом в манере не чувствовалось отстраненности или расслабленности. Холст дышал энергией. Кожа модели лоснилась от пота; руки и ноги были напряжены, словно она готовилась соскочить с картины. В ней виделось что-то хищное. И что-то слегка злобное. Барнеби пришло на ум сравнение с самкой богомола, манящей и смертельно опасной. Женщина на картине казалась во всех смыслах больше, чем та Кэтрин, которую он знал. Крепкая, сильная шея, налитые груди, прекрасный изгиб живота…

Но возглас Троя вызвало лицо на портрете. Это было лицо менады. Влажные яркие губы растянулись в жестокой улыбке — жадной, влекущей и яростной. Глаза сверкали похотливым удовольствием. Узнаваемы были только волосы, да и те словно жили собственной жизнью, сплетаясь и извиваясь, словно змеи в логове. Барнеби казалось, что в любой момент она может спрыгнуть из холста и сожрать его.