Духовные беседы - Архимандрит Софроний Сахаров (2003)

Скажу вам, что странным было ко мне отношение в монастыре. Я четырнадцать лет прожил там, и мне некогда было говорить ни с кем. Со всех моих работ я торопился прийти в мою комнату, чтобы плакать о себе самом. И мой уход произвел странное впечатление: отцы-монахи обиделись на меня, думая: «Вот, он уходит из монастыря, как будто бы здесь неудобно спасаться».

После ко мне приходили многие за те полгода, которые я провел с октября по апрель. Среди приходивших убеждать меня был и отец Василий, впоследствии ставший Архиепископом Брюссельским. Пришел он ко мне в келью и говорит: «Отец Софроний, я в „Лествице“ святого Иоанна нашел место, из которого ясно видно, что Вы не должны идти на пустыню». Но я всем, которые приходили убеждать меня, говорил: «Я сам ищу воли Божией. Я боюсь идти на пустыню. Я думаю так, что я малодушный и слабый. Если меня встретят такие посещения вражеских сил, которые атаковывали старца Силуана, то я не выдержу, не смогу». И страх этот заставлял меня искать как можно больше благословений, но законных благословений: духовника, игумена и собора старцев.

Я говорю отцу Василию: «Отец Василий, если Вы придете ко мне и принесете пять тысяч мест из святых отцов, и великих и малых, а я Вам укажу только одно, мое место, — и мое будет сильнее Ваших пяти тысяч». Смысл этого ответа был таков — я искал благословения законным путем, от «инстанций», традиционно полномочных на это благословение: духовника, игумена и собора старцев. Я думал это благословение противопоставить всем и каждому. И правду сказать, Бог дал мне пустыню благословенную. Он же и выгнал меня из пустыни, довольно суровым образом. Когда я уже отдал старую мою калибу-пустыню, которую видели некоторые из наших отцов, посетивших Афон, и не было больше у меня средств взять другую, я перешел из Карули в другую пустыню — пещеру в пределах монастыря Святого Павла.

В Свято-Павловской обители игумен хотел иметь духовника. На Афоне духовник не должен быть в пределах монастыря. Надо, чтобы духовник был совершенно чужд административной власти в монастыре, для того чтобы исповедь была искренней и чистой, а не заигрыванием ради благоволения духовника. Еще в тридцать восьмом году старец Силуан как-то сказал мне: «Когда вы будете духовником, то принимайте людей, не лишайте их слова Божия, потерпите их». Я тогда был едва живой и подумал, что старец не знает, как мог бы я выдержать столько лет. Я еще молодой, чтобы быть мне духовником на Святой Горе; и эта мысль выпала совершенно из моего сознания. И, только будучи уже на пустыне, я вспомнил про слова старца Силуана...

В это время Греция была под оккупацией немцев. Я пришел на пустыню незадолго до войны — на Пасху, а в августе уже разразилась война. Когда пришел ко мне секретарь игумена Святого Павла отец Феодосий — очень умный человек, осторожный и серьезный — и сказал, что их игумен хочет меня поставить духовником в монастыре, то я вспомнил слова старца Силуана: «Когда вы будете духовником...» Но в момент нашей беседы со старцем мне показалось это слово излишним, потому что я сам не знал, дойду ли до комнаты моей. (Мне надо было пройти больше ста пятидесяти ступенек, чтобы подняться от кельи Силуана до моей.) Так я стал духовником и переехал в пещеру недалеко от обители Св. Павла. Благословенны эти места.

Как-то прошел потопный дождь, и вода проникла через толщу массива, где была моя пещера. Раньше всегда сухая, пещера стала зимой полна воды. Сама по себе зима в Греции короткая, но все-таки получалось, что шесть месяцев я проводил в пещере, где было слишком много воды. Сто ведер в день я выносил воды из моей кельи и спал под двумя железными листами, чтобы защитить кровать мою от воды, падающей сверху...