Ветер с севера - Симона Вилар (1996)

– Не удивляйся, что я не боюсь заблудиться. Я знаю здесь каждую пядь. Еще ребенком ходила с бортниками за диким медом, с сестрами-монахинями собирала мох и лишайники с поваленных стволов для красильни, а когда мы искали грибы с детьми поселян, то добирались даже до стоянок углежогов в Дикой лощине за капищем прежних богов. С матушкой мы обследовали здесь каждую кочку в поисках целебных трав. Кроме того, я часто охотилась здесь с монахами. Взгляни – у того большого вяза этой зимой я сама сразила стрелой оленя. Я неплохо владею луком, меня учили и брат Серваций, и дядюшка Фульк. Хо, потому-то граф и смеялся, когда никто не смог сбить гривну с майского шеста… Он-то знал, что я сама могла с этим справиться. И это не похвальба. Когда мы с Вульфрадом отправлялись охотиться, я добывала куда больше дичи, чем он. Это кузнец нашел тот олений водопой, к которому я сейчас тебя веду. Вот уж дивились в Гиларии, когда мы всякий раз возвращались с добычей. Но, клянусь верой, стреляла чаще всего я, а Вульфрад только нес за мною тушу. Он очень сильный, этот парень. Возьми меня покрепче за руку, мы почти на месте, и сейчас будет крутой спуск… О!..

Возглас девушки был вызван тем, что ее жених, как ни старалась она его удержать, все же зацепился за изогнутый корень, упал и кубарем, ломая подлесок, покатился вниз. Эмма не на шутку испугалась. В темноте здесь можно было легко получить увечье, а то и вовсе отдать богу душу. Цепляясь за склоненные стволы молодых берез и кустарник, она стала спускаться вниз, пока не остановилась на песчаном пляже у заводи лесного ручья, отражавшей диск луны. Обломок скалы с искривленным деревцем на вершине затенял тот клочок берега, куда скатился Ги. Девушка кинулась было туда, но вздохнула с облегчением, увидев Ги поднимающимся на ноги.

– Пресвятая Богородица! Ты жив? С тобой все в порядке?

Ги тряс головой и выплевывал песок. Его крест сбился на спину. Он изрядно ушибся, кости у него ныли, и он сердито взглянул на Эмму. Она же, поняв, что с юношей все обошлось, кусала губы, едва сдерживая смех.

– Вульфрад, вечно этот Вульфрад! – вдруг вскричал Ги. – Скажи, что было между тобой и этим воняющим потом кузнецом?

У Эммы на миг округлились глаза, длинные ресницы взлетели, и она залилась звонким смехом. Даже когда Ги схватил ее за руки и довольно грубо встряхнул, она не могла остановиться.

– Вот оно что, ты ревнуешь, монашек! А еще говорил, что намерен променять меня на бич для умерщвления плоти. Ну вот, теперь я точно знаю: ты мой!

И, переведя дыхание, она серьезно взглянула в насупленное лицо юноши и миролюбиво проговорила:

– Мы выросли с ним вместе, и это он познакомил меня с лесом.

Лукаво заглянув ему в глаза, Эмма тихонько пропела несколько строк из старой-старой песенки про тополь и березу.

Ги невольно улыбнулся.

– Прости меня, Птичка. И спой что-нибудь для меня.

Она забавно оттопырила нижнюю губу и отрицательно покачала головой.

– Вот там, – Эмма указала на склон у скалы, – там ты найдешь достаточно ландышей. Ступай и собери их для меня.

Ги чувствовал себя виноватым после вспышки ревности и подчинился беспрекословно. В темноте он не сразу нашел их, определив только по запаху – свежему и сладковатому. Так же пах венок Эммы, когда она поцеловала его перед ступенями церкви и в долине.

Он вернулся к ней с целой охапкой. Девушка засмеялась и приняла цветы. Потом опустилась на колени у самой воды, рассыпала ландыши на влажном песке, отобрала с десяток-другой и, собрав в букет, прикрепила его к груди шнурками платья. Остальные бросила в воду. Светлые стебли на черной колеблющейся поверхности казались совершенно белыми. Они медленно плыли, исчезая в тени склоненных к воде кустов противоположного берега.

– Это колдовской ручей, – серьезно проговорила Эмма. – В древности тут, видимо, обитали духи здешних вод. Однажды, когда клубился туман, я, кажется, сама видела их образы над водой.