Дикий берег - Татьяна Ефремова (2015)

Рисуя мысленно эти кровавые картины мести, она не заметила, как все ушли с берега обратно к избушке. Просто обнаружила вдруг, что вокруг стало очень тихо и просторно. Подняла лицо к небу и замерла, вглядываясь в высоту и синеву, незаметно для себя успокаиваясь. Как там говорила Дашка? Покой и воля? «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Так, кажется, это звучит? Воля в данном случае была совсем ни при чем, а вот покой ощущался каждой клеточкой уставшего и издерганного организма. Ирина вдохнула полной грудью раз, другой, обвела неторопливым взглядом лес на противоположном, таком недоступном, берегу и подумала вдруг, что даже умереть в таком месте совсем не страшно. Умереть и остаться здесь навеки.

– На свете смерти нет, а есть покой и воля, – повторила она вслух и невольно вздрогнула, осознав зловещую оговорку.

Кажется, она стала понимать, зачем эта курица Ольга Павловна поперлась на берег среди ночи. Здесь будто отступали от тебя повседневная суета и мелочные заботы. Все было настолько настоящим и первозданным, что чувствуешь себя чужеродным предметом со своими сожалениями об отсутствии зубной пасты и теплого сортира. «Царство природы», – подумала Ирина вдруг непонятно почему. Действительно, настоящее царство. И здесь, и у озера. В Город духов зря они вчера не сходили – там, должно быть, вообще что-то невероятное можно почувствовать.

Кстати, о теплом туалете. Проблема эта напоминала о себе все чаще. Вчера Ирина терпела и уговаривала себя, что скоро они вернутся в пансионат, а там и душ, и туалет человеческий, вот совсем-совсем скоро… Ну да, она неженка, испорченная цивилизацией. Пусть неженка! Ну не может она ходить «в кусты». Вчера они с Дашкой выходили, конечно, по малой нужде, но теперь-то все серьезнее.

Ирина огляделась затравленно и, выбрав кусты погуще, нырнула туда. Прошла еще несколько шагов, чтобы выбраться из совсем уже дремучих зарослей. Заросли ее как-то совсем не располагали к предстоящему процессу.

– Что ты за цаца такая! – сказала она сама себе со злостью. – Все ходят как-то, не страдают. Вон за тем кустом вроде посвободнее, и с реки не видно. Туда и иди.

Обогнув «тот куст», она начала топтаться на месте, приминая слишком, по ее мнению, высокую траву, сооружая небольшую такую площадку.

Трава приминалась плохо, Ирина топталась все яростнее, забыв уже, зачем затеяла это все. Загребала ногами широко, утаптывала, возвращалась на одно и то же место снова и снова, потом переходила чуть в сторону и опять топтала с остервенением.

Описывая правой ногой очередной полукруг, вдруг споткнулась обо что-то, да так, что чуть не свалилась от неожиданности.

– Не хватало тут еще ноги переломать, – проворчала опять сама себе и наклонилась посмотреть, раздвинула высокую траву руками.

Тошнота моментально подкатила к горлу, в глазах потемнело, и Ирина поняла отчетливо, что сейчас грохнется в обморок прямо здесь, на утоптанной для «большой нужды» полянке. Но еще прежде, чем поняла это, услышала собственный истошный визг.

* * *

Первое, что увидел Денис, прорвавшись наконец сквозь ивовый заслон, была бледная до синевы Ирина, которая сидела, скрытая травой почти по плечи, и смотрела прямо перед собой огромными от ужаса глазами. Кричать она уже не могла, сипела сорванным горлом.

Денис проследил за ее взглядом, шагнул, разгреб траву…

Ольга лежала вниз лицом, вытянув вперед руки. И сама какая-то неестественно вытянутая, с вывернутыми наружу пятками. То, что это именно Ольга Павловна, можно было понять по одежде и характерной грузной комплекции. Только так.

Голова, вернее то, что от нее осталось, представляла жуткое зрелище. Вместо затылка – кровавая каша из костей и волос. Да и лежала голова как будто в стороне, едва соединяясь с искромсанной шеей, с торчащим из застывшей красным желе раны позвонком.

Топор, в ржавых пятнах крови, с прилипшей к лезвию прядью рыжих Ольгиных волос, лежал тут же, в шаге от изуродованного тела.