Вопрос смерти и жизни - Ирвин Ялом, Мэрилин Ялом (2021)

Это главная причина, по которой я буду всячески сопротивляться переезду в жилье поменьше: расставаться с книгами слишком больно. Я оставлю эту задачу моим детям: уверен, они смогут принять рациональное и разумное решение. Вернувшись в свой кабинет, я поворачиваюсь на стуле и задумчиво смотрю на книжные стеллажи. В моем кабине семь стеллажей по семь полок каждый. На каждой полке умещается порядка тридцати книг – всего около 1500 томов. Хотя на первый взгляд кажется, будто книги расставлены бессистемно, это не так. Треть томов расположена в алфавитном порядке по автору. Остальные сгруппированы по темам, о которых писал я: несколько полок сочинений о Ницше, полки о Шопенгауэре, полки о Спинозе, экзистенциальной психотерапии, групповой терапии. Глядя на них, я вспоминаю не только свое душевное состояние, но и точное место, в котором была написана каждая книга. Создавая рассказы и романы, я переживал ярчайшие моменты своей жизни. Воспоминания о том, где возникли те или иные идеи, до сих пор живы в моем сознании. Например, «Когда Ницше плакал» я писал на Сейшельских островах, а «Палача любви» – на Бали, Гавайях и в Париже. Мой учебник по групповой терапии родился в Лондоне. Над книгой «Шопенгауэр как лекарство» я работал в Австрии и Германии.

Самообладание Мэрилин при виде пустых полок так типично для нее. Нет никаких сомнений в том, что она испытывает гораздо меньше страха смерти (и вообще меньше беспокойства), чем я, и я почти уверен, что его источник кроется в нашем детстве. Позвольте мне рассказать историю нашей жизни – историю, которая, как мне кажется, проливает свет на происхождение тревоги.

Отец Мэрилин, Самуил Kёник, и мой отец, Бенджамин Ялом, эмигрировали в США после Первой мировой войны. Оба были родом из маленьких еврейских поселений в России, и оба открыли небольшие продуктовые магазинчики в Вашингтоне, округ Колумбия. Отец Мэрилин попал в Америку в конце подросткового возраста. Проучившись год или два в США, он долгое время путешествовал по стране, пока не женился на матери Мэрилин, Селии, которая иммигрировала в США из Польши. Мой отец приехал в США в возрасте 21 года и не получил никакого светского образования.

Оба наших отца много работали и редко покидали свои лавки. Мой отец продавал не только продукты, но и спиртное: наш магазин был открыт ежедневно до 10 часов вечера, а по пятницам и субботам – до полуночи.

Отец Мэрилин, который адаптировался лучше, его жена и трое дочерей поселились в благопристойной и безопасной части Вашингтона, примерно в двадцати минутах езды от магазина. Мой отец решил, что мы (моя мать, моя семилетняя старшая сестра и я) должны жить в маленькой квартирке прямо над магазином, хотя в то время это был захолустный и криминальный район. Принимая это решение, мои родители исходили из практических соображений. В любой момент мама могла сменить папу – например, если он хотел поесть или отдохнуть. Иногда, когда в магазине собиралась очередь, он звонил ей наверх, и она прибегала через пару минут.

Хотя жить над магазином было удобно, для меня это обернулось катастрофой: на улицах я редко чувствовал себя в безопасности. По субботам и на школьных каникулах я помогал в магазине – не потому, что меня просили об этом родители, а потому, что, кроме чтения, мне больше нечем было заняться. Вашингтон тогда был расово сегрегирован, и мы были единственной белой семьей в округе, если не считать владельцев других магазинов. Один из них, живший в пяти кварталах от нашего дома, был близким другом моих родителей и перебрался в Америку из того же еврейского поселения в России. Все мои друзья были чернокожими, но мои мама с папой не разрешали им входить в дом. Что же касается белых детей, то их с малых лет учили антисемитизму. Каждый день я шел пешком восемь длинных и опасных кварталов до начальной школы, которая находилась на границе белой части города. Помню, как знакомый парикмахер, мимо которого я проходил, часто приветствовал меня криком: «Эй, еврей, как дела?»