И все-таки она красавица - Мишель Бюсси (2019)

Адиль тратил мало слов, но очень меня любил. Часто любил. Женщинам свойственно путать одно с другим. Но не мужчинам.

Однажды вечером – мы тогда жили в комнате над портом Орана – Адиль читал газету, я слушала голоса торговцев фруктами, доносившиеся с эспланады, и вдруг он сказал:

– Послушай-ка вот это, котенок.

Адиль никогда ничего мне не читал. Не любил. А мне так не хватало книг! Я часто вспоминала сказки и легенды, прочитанные во время вынужденного отшельничества, и без устали прокручивала их в голове. В мечтах любимый мужчина читал мне в темноте историю, как делал папа в Сегу, но Адиль предпочитал заниматься со мной любовью. Это понятно – я была его женщиной… Если мы родим детей, возможно, он захочет читать сказки нашей дочери.

– Это важно, котенок.

В тот вечер я прослушала длинную научную статью об операциях на роговице и трансплантации тканей, в результате которых слепые прозревают. По версии автора выходило, что подобное вмешательство все чаще производится в странах Средиземноморья. Мой случай был операбелен, требовал госпитализации всего на несколько дней и не представлял опасности для здоровья.

Я не могла поверить в подобное чудо, мне словно поднесли кубок с вином бессмертия; я думала, прижимаясь к Адилю, что этот разговор – лучшее доказательство его любви.

– Ты больше не боишься, что мы расстанемся, если зрение ко мне вернется? – спросила я Адиля. В этот волшебный миг, обещавший счастье и выздоровление, он должен был понять, как хорошо, во всех деталях, я знаю его тело.

Адиль поцеловал меня.

– Я все наврал, птичка моя, схитрил, чтобы тебя соблазнить. На самом деле я вылитый Ричард Гир!

Я рассмеялась, хотя понятия не имела, как выглядит этот артист. Все было прекрасно, пока я не задала проклятый вопрос о деньгах.

– А сколько стоит эта операция?

– Тридцать тысяч франков. В Марокко чуть дешевле, если платить в дирхамах.

Целое состояние. Годы работы. А я не проработала и дня в своей жизни.

Я была потрясена, но решила утешить Адиля:

– Забудем, дорогой, давай обо всем забудем.

Мы больше об этом не говорили. Я все чаще покидала комнату, особенно после наступления ночи. Мы ужинали с друзьями и коллегами Адиля или шли вдвоем в бар выпить по стаканчику, а потом курили на берегу моря. Однажды – кажется, это было в Сусе – мы вернулись к себе и он заключил меня в объятия. От него сильно пахло бухой, тунисской фиговой водкой. Я почти не пила и чувствовала себя потерянной, угнетенной, уязвимой, как только алкоголь притуплял мои чувства. Слух. Обоняние.

– Сами говорит, ты очень красивая.

Сами был аристократом франко-тунисского происхождения. Остроумный, обаятельный, богатый мужчина, на которого работало много народу.

– Он… – Адиль еще крепче прижал меня к себе, прежде чем продолжить. – Он предложил мне две тысячи динаров, если ты согласишься лечь с ним.

Сначала я не поняла, что это не шутка, Адиль не настаивал, и все как будто забылось. Несколько недель спустя он повторил предложение. Мы все еще оставались в Сусе. Адиль получил постоянную работу в ассоциации – работал с консульством, оформляя беженцам документы, меня в детали не посвящал.

– Сами предлагает три с половиной тысячи динаров.

Я сидела на кровати. За окном, в небе над кораблями, летали чайки. В этот раз я поняла, что Адиль говорит серьезно.

– Я не имею права помешать тебе использовать этот шанс, – пробормотал он и поспешил объяснить: – Ты можешь снова увидеть мир, Лейли! Все просто. Дело нескольких месяцев… возможно, лет. Мы оба знаем, как дорого стоит операция. Но… но многие мужчины готовы платить огромные деньги за твою… любовь.

Я плакала. Адиль тоже. Впервые на моей памяти.

– Я хочу, чтобы ты обрела счастье и нормальную жизнь, – повторял он.

– Не могу, Адиль. Просто не могу!