С этой точки зрения Ульрик был важным звеном в группе выпускников элитной школы. Он был общителен, знаком со всеми, а за ним стояли друзья детства Дитлев Прам и Торстен Флорин. Они были сильной, но и весьма разнородной командой, и всех троих приглашали на все стоящие мероприятия, какие только происходили в городе.

В этот вечер они начали свои развлечения с приема в центре города, в галерее, у которой были связи как с театральным миром, так и с королевским домом, а затем очутились среди парадных мундиров, медалей и рыцарских крестов на роскошном суаре; здесь произносились заранее подготовленные речи, написанные секретарями, которых сюда не позвали, в промежутках струнный квартет пытался приобщить собравшихся к творчеству Брамса, а шампанское и самовосхваления лились рекой.

— Ульрик, правда ли, что я слышал? — спросил министр, чьи затуманенные алкоголем глаза пытались оценить расстояние до бокала. — Правда ли, что нынче летом Торстен на охоте убил из арбалета несколько лошадей? Вот так взял и застрелил в чистом поле?

При этом он пытался допить остатки вина, задержавшиеся на дне слишком высокого бокала.

— Знаешь, не надо верить всему, что говорят. — Ульрик подсобил ему в этом трудном деле, поддержав бокал. — Кстати, а почему ты не хочешь поохотиться с нами? Сам будешь знать, что там происходит.

Министр кивнул: именно этого ему и хотелось. Ульрик это понимал и тоже был доволен: вот и еще одна жирная мушка попалась в его сеть!

Соседка по столу давно уже пыталась поймать его взгляд; Ульрик обернулся к ней.

— Ты сегодня очень красива, Исабель, — сказал он, дотрагиваясь до ее руки.

Через час она узнает, во что ввязалась по своей воле.

Он действовал по заданию Дитлева. Намеченная добыча не всегда попадалась на крючок, но на этот раз все складывалось удачно. Исабель сделает так, как они скажут. Она, судя по всему, готова на многое. Конечно, дело не обойдется без хныканья, но застарелая скука и неудовлетворенность сыграют им на руку. Возможно, приемы Торстена понравятся ей еще меньше, чем прочих, но уже были примеры того, что именно Торстен подчинял жертву. Из них троих он лучше всех разбирался в женской чувственности. Во всяком случае, после всего она будет молчать. Насилие — насилием, но с какой стати ей терять доступ к миллионам своего мужа-импотента?

Ульрик погладил ее руку выше запястья и провел ладонью по гладкому шелковому рукаву. Ему нравилась эта прохладная материя, которую в основном носят женщины с горячей кровью. Потом кивнул Дитлеву, сидевшему наискосок от него за другим столиком. Это был условленный сигнал, но какой-то человек склонился к уху Дитлева и что-то нашептывал. Дитлев застыл с кусочком семги на вилке, не замечая ничего вокруг. Взгляд его был обращен в пустоту, морщины на лбу уползли вверх. Выражение лица говорило само за себя.

Извинившись, Ульрик встал и, проходя мимо столика Торстена, похлопал его по плечу.

Женщине придется подождать до следующего раза.

Было слышно, как где-то сзади Торстен извиняется перед своей дамой. Затем он поцелует ей ручку — что естественно для подобного человека. Мужчина, одевающий дам, наверняка должен лучше всех знать, как их раздевать.

В фойе все трое встретились.

— Кто это был, с кем ты разговаривал? — спросил Ульрик.

Дитлев потянулся к своей бабочке. Он все еще не оправился от услышанного.

— Один из моих людей в «Каракасе». Пришел предупредить: Франк Хельмонд рассказал нескольким сиделкам, что это мы с тобой его отделали.

Такого рода неурядицы больше всего злили Ульрика. Где же заверения Дитлева, что ситуация под контролем? Ведь Тельма же обещала, что они с Хельмондом будут молчать, если развод и пластическая операция пройдут гладко!

— Вот дерьмо! — выругался Торстен.

Дитлев посмотрел на них по очереди: