Западня - Мелани Раабе (2015)

– Я же брал у вас интервью, правильно? – спрашивает Ленцен.

Он смотрит на меня, как на опасного зверя, который в любой момент может на него наброситься. Чувствую, каких усилий стоит ему сохранять спокойствие.

Я молчу.

– Вы сказали, что у вас есть собака, – продолжает Ленцен. – Я спросил, как ее зовут, это же абсолютно естественно.

Похоже, он постоянно думает о том, что я просто сумасшедшая. Абсолютно непредсказуемая. Это хорошо. С известной долей везения я скоро его дожму.

– Почему вы спросили, боюсь ли я смерти?

– Что?

– Почему вы спросили, боюсь ли я смерти? – повторяю я.

Снова слышу раскаты грома, где-то далеко-далеко. Угрожающие, гулкие, будто там топает великан.

– Я не спрашивал, – говорит Ленцен.

Его недоумение абсолютно искреннее. Мне снова хочется встать и зааплодировать его самообладанию.

– Пожалуйста, дайте мне уйти, – жалобно говорит он. – Я готов забыть все, что здесь произошло. Только…

– Я не могу отпустить вас, – прерываю я его.

Он смотрит на меня в полном замешательстве.

Лицемерные ужимки, крокодиловы слезы, жалобное нытье – все это вызывает у меня отвращение. С трудом сдерживаю тошноту. Семь ножевых ран. А сам разнюнился от одной небольшой ранки на голове. Медленно перевожу дух. Задаю вопрос:

– У вас есть дети?

Ленцен стонет и закрывает лицо руками.

– Прошу вас, – умоляет он.

– У вас есть дети? – повторяю я.

– Прошу вас, оставьте в покое мою дочь, – умоляет он.

Я вижу, он плачет.

– Как зовут вашу дочь?

– Что вам нужно от моей дочери?

Это почти мольба. И вдруг понимаю. Он что, решил, будто я собираюсь что-то сделать с его дочерью? И поэтому расспрашиваю о ней? Решил, что дочери что-то угрожает? До этого я бы никогда не опустилась. Но с другой стороны, это хорошо. Решаю не обращать внимания на его скулеж. Похоже, он уже почти дошел до кондиции и скоро я добьюсь чего хочу.

– Вы знаете, что мне нужно, – говорю я. А между строк явно читается: «Дай мне то, чего хочу, и я оставлю твою дочь в покое». Ленцен понял, и я поняла, что он понял. У меня нет времени на угрызения совести.

– Признание, – говорит Ленцен.

Волна адреналина, которая накрыла меня во время схватки с Ленценом и которая в последние несколько минут начала было отступать, вдруг обрушилась на меня с новой силой. Мне стало жарко.

– Признание, – говорю я.

– Но я не понимаю…

Снова здорово? Сколько можно тянуть эту волынку?

– Я помогу вам, – говорю я.

Он растерянно смотрит на меня.

– Где вы были двенадцать лет назад?

Он на мгновенье задумывается.

– В Мюнхене. Это был последний год перед отъездом за границу.

– Вы знакомы с Анной Михаэлис?

В его глазах не отразилось ничего. Абсолютно ничего.

– Нет. А кто она?

Врет. Но я невольно восхищаюсь им. Чертовски хорошо держится, и это ведь под дулом пистолета. Может, он правда не боится смерти?

– Почему вы лжете?

– Хорошо-хорошо, – говорит он. – Дайте подумать. Фамилия мне кажется знакомой.

Что за игру ты ведешь, Виктор Ленцен?

– Готовясь к интервью, я выяснил, что ваша фамилия Михаэлис. Конраде – псевдоним. В честь Джозефа Конрада, вашего любимого писателя, так?

С трудом сдерживаю гнев. Он продолжает свой спектакль.

– Анна Михаэлис ваша родственница? – спрашивает он.

– Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года? – спрашиваю я.

Он растерянно смотрит на меня. Глядя на него, можно даже посочувствовать. Окровавленный, жалкий, шмыгает носом.

– Где вы были двадцать третьего августа две тысячи второго года? – повторяю я.

Давить. Изматывать. Сломать.

– Черт возьми, как я могу сейчас это вспомнить?

– А вы постарайтесь, – говорю я.

– Не знаю!

Он снова закрывает лицо руками.

– Почему вы убили Анну Михаэлис?

– Что?