Западня - Мелани Раабе (2015)

Мой страх – глубокий колодец, в который я упала. Погружаюсь, пытаясь ногами нащупать дно, но – ничего, один только мрак.

Ленцен смотрит на меня. Ждет, когда утихнет мой болезненный истерический смех. Остается только немая боль. Я подавляю последние всхлипы.

– Вы же должны меня ненавидеть? – спрашиваю я, когда снова могу говорить.

Ленцен вздыхает.

– Я был на войне, Линда. В бою. Видел людей после боя. Знаю, как выглядит человек, который понимает, что уже никогда ничего не будет как прежде. Видел пленных. Детей с оторванными конечностями. Я знаю, как выглядит глубоко травмированный человек. В вас что-то сломалось, Линда, я вижу это по вашим глазам. И мы не так уж сильно отличаемся друг от друга, вы и я.

Он умолкает, очевидно, что-то обдумывает.

– Пообещайте мне, Линда, что оставите меня в покое.

От стыда я едва могу говорить.

– Само собой, – бормочу. – Само собой.

– Если вы обещаете, оставить в покое меня и мою семью, если вы обещаете пройти курс лечения у психиатра, тогда… – какое-то мгновение он, похоже, колеблется, но все же принимает решение, – если вы мне пообещаете эти две вещи, тогда никто никогда не узнает о том, что здесь произошло.

Недоверчиво смотрю на него.

– Но…Что вы скажете в редакции газеты? – тихо спрашиваю я.

– Что вы себя не очень хорошо чувствовали. Интервью пришлось прервать. И оно больше не возобновится.

Я не могу этого вместить.

– Но почему? – спрашиваю я. – Почему вы так поступаете? Я заслуживаю наказания.

– Думаю, вы уже достаточно наказаны.

Смотрю на него. Он смотрит на меня.

– Можете вы мне пообещать эти две вещи? – спрашивает Ленцен.

Киваю. И говорю:

– Обещаю.

Получилось какое-то хриплое карканье.

– Надеюсь, вы сможете обрести покой, – говорит он.

Поворачивается и уходит. Слышу, как снимает в прихожей пальто с вешалки, заходит в столовую за пиджаком и сумкой.

Понимаю: он навсегда покинет мой мир, едва переступит порог. Понимаю, что больше его никогда не увижу, и ничего с ним не смогу сделать.

А что ты хочешь с ним сделать?

Слышу шаги Виктора Ленцена в прихожей. Слышу, как он открывает дверь. Стою на кухне и понимаю, что не могу его остановить. Дверь захлопывается за ним. Тишина огромной волной нахлынула в мой дом. Он ушел.

22

Дождь пошел только сейчас. Ветер бьет в окно кухни, словно хочет разбить его, снова и снова. Но скоро, утомившись, стихает и наконец прекращается совсем. Гроза превратилась в воспоминание, в блеклые молнии вдалеке.

Просто стою, опершись рукой о кухонный стол, чтобы не упасть, и пытаюсь вспомнить, как дышать. Каждый вдох приходится делать сознательно, организм перестал работать автоматически, приходится им управлять. Ни на что другое нет сил. Не думаю ни о чем. Долго стою, просто так.

Приходит идея – попробовать двигаться, и, удивляясь, что руки и ноги по-прежнему работают, ковыляю из кухни, по лестнице вверх, открываю дверь и обнаруживаю его. Он спит, но, стоит мне присесть рядом, тут же просыпается – сначала нос, потом хвост, потом весь. Он устал, но рад мне.

Извини, что разбудила тебя, дружище. Я не хочу быть совсем одна в эту ночь.

Свернулась калачиком рядом с ним, на полу, на его подстилке. Прижалась к нему, обняла, пытаясь согреться его теплом, но он вырывается, ему это не нравится, он же не кошка, ему нужна свобода, пространство, собственное место. Скоро Буковски снова засыпает и видит свои собачьи сны. Лежу одна, пытаясь ни о чем не думать, но через мгновение что-то животное посыпается в моей груди, и я знаю, что это, но пытаюсь ни о чем не думать, но думаю о Ленцене, о его объятиях, сильных, теплых, и в животе возникает ощущение свободного полета, и снова пытаюсь ни о чем не думать, но снова думаю о его объятиях, и чем-то животном в груди, что называется пугающим именем: страстная тоска. Понимаю, как я жалка, но мне все равно.