Отважная лягушка - Анастасия Анфимова (2019)

— То есть, прячась от хозяина, рабы делают вид, будто все в доме ещё спят? — усмехнулась девушка, в который раз удивляясь практичности местных жителей. Действительно, если господин, выйдя утром из комнаты, никого не видит, значит, он проснулся первым и может с чистой совестью приносить жертву, как того и требует старинный обычай.

— Может, поэтому госпоже Септисе не понравилось, что у вас всю ночь светильник горел? — еле слышным шёпотом предположила невольница. — Говорят, в давние времена их зажигали только после того, как солнце полностью скрывалось за горизонтом, и гасили перед тем, как лечь в кровать.

"Выходит, мои горячо любимые родственники свято чтут традиции предков, — подумала Ника. — Это плохо. Консерваторы — люди упрямые. Но и у них есть свои слабости. Главное — суметь вовремя их отыскать".

***

Покидая дом регистора Трениума, второй писец рудника "Щедрый куст" не предполагал, что расставание с госпожой Юлисой окажется настолько тяжёлым. Молодой человек чувствовал, что некая частица его души навсегда останется с этой девушкой. Теперь, сколько бы лет не отмерили Олкаду Ротану Велусу бессмертные боги, скольких бы женщин ему не пришлось встретить на своём пути, каждую из них он неизбежно будет сравнивать с Никой Юлисой Терриной.

Но вместе с этим писец с предельной ясностью понимал, что эта девушка потеряна для него навсегда. И дело не столько в том, что знатные родственники не позволят ей встречаться с каким-то коскидом, скорее всего, она сама не захочет продолжить их знакомство.

Молодой человек машинально потёр лоб, осторожно ощупывая недавно зарубцевавшуюся рану. Более чем красноречивый ответ на все его надежды.

Погружённый в мрачные мысли, он едва не прошёл мимо знакомых ворот в высокой, гладко оштукатуренной стене.

Видимо, за время его отсутствия управитель дома сенатора Юлиса поменял привратника, потому что в ответ на энергичный стук в калитке открылось узкое окошечко, и послышался недовольный хриплый голос:

— Чего надо?

Второй писец рудника "Щедрый куст" знал, его одежда выглядит небогато, и время для визита уже неподходящее, тем не менее, грубость раба разозлила его не на шутку.

— Да как ты смеешь, мерзавец, так разговаривать со свободным гражданином, коскидом славного Касса Юлиса Митрора?!

— Простите, господин, — уже вежливо, даже заискивающе пробормотал невольник, по-прежнему даже не думая открывать. — Но я вас не знаю.

— Олкад Ротан Велус! — заносчиво представился запоздалый гость. — Сын Пруса Ротана Глеба!

Тут же звякнул засов, потом ещё один. Как и все обитатели дома, привратник не мог не знать имени секретаря своего хозяина.

Кряжистый здоровяк с лысой головой, посаженной, казалось, прямо на широченные плечи, прикрытые жилетом из толстой кожи, застыл в более чем почтительном поклоне.

Не удержавшись от соблазна, молодой человек, перед тем как ступить на плотно подогнанные плиты двора, влепил звонкий подзатыльник могучему стражу ворот.

В отличие от регистора Трениума, сенатор Юлис имел в столице не просто большой дом, а целую, пусть и крошечную усадьбу с хозяйственными постройками и садиком.

Из конюшни вышел пожилой невольник в облезлом меховом плаще поверх застиранного, но ещё крепкого, без видимых заплат хитона.

Узнав одного из подручных управителя, Олкад остановился.

— Эй, Шоря!

— Да, господин, — поспешно поклонившись, раб выпрямился, подслеповато щуря узкие, запрятанные среди морщин, глаза.

— Не узнаёшь? — усмехнулся молодой человек, величаво расправляя плечи и выпячивая грудь.

— Да это же молодой господин Ротан! — всплеснул руками собеседник. — Хвала богам, вы вернулись! Вот уж обрадуется ваш почтенный отец!

— Где он? — перебил его коскид.

— Так у себя, господин Ротан, — махнул Шоря в сторону дома. — Всё работает с зари и до зари.

— А господин сенатор?