Женщина со шрамом - Филлис Джеймс (2010)

Отсюда до его собственной квартиры в Куинхите, высоко над Темзой, можно было дойти пешком, и он посмотрел в сторону реки. Даже если бы у него хватило времени или нужно было бы пойти туда, он знал, что не застанет там Эмму. Хотя у нее был ключ, она, приезжая из Кембриджа в Лондон, никогда не появлялась у него дома, если знала, что его там нет. Он понимал, что это — одна из составляющих ее сознательной отстраненности от его работы, ее граничившего с наваждением, хотя и не высказанного, стремления не вторгаться в его личную жизнь — личную жизнь, которую она высоко ценила, потому что понимала ее и сама в ней участвовала. Любимый ведь не приобретение, не трофей, которым ты владеешь. Какая-то часть личности всегда остается неприкосновенной. В самом начале их любви, когда ночью она засыпала в его объятиях, а в ранние утренние часы он тянулся к ней снова, он вдруг понимал, что ее уже здесь нет. И утренний чай он относил ей в комнату для гостей. Теперь это случалось уже не так часто. Поначалу такое стремление отделиться его беспокоило. Не решаясь спросить ее об этом прямо отчасти потому, что боялся услышать ответ, он делал собственные выводы. Из-за того, что он не говорит или не желает откровенно говорить о реалиях своей работы, ей необходимо отделить любовника от детектива. Они могли разговаривать о ее работе в Кембридже и часто говорили об этом, порой с удовольствием споря, так как оба страстно любили литературу. Но его работа не могла стать общей почвой для разговора. Эмма вовсе не была глупа или сверхчувствительна, она признавала важность его профессии, но он понимал, что его работа пролегла между ними, словно неисследованная земля, поросшая кустарником и к тому же опасно заминированная.

Дэлглиш пробыл на крыше менее минуты. С этого высокого уединенного места Рода Грэдвин могла наблюдать, как заря трогает шпили и башни Сити, окрашивая их своим светом. Сейчас, спустившись вниз, он снова присоединился к Кейт и сказал:

— Пожалуй, надо начать с документов.

Они сели за стол бок о бок. На всех ящиках красовались аккуратные наклейки. Тот, что обозначался именем «Сэнкчуари-Корт», содержал копию договора о сложной аренде — в настоящий момент, как обнаружил Дэлглиш, оставалось еще шестьдесят семь лет до окончания ее срока, переписку с поверенным, записи о материалах и расценках, касающихся ремонта и содержания дома. Для поверенного и агента Роды Грэдвин в ящике были специальные папки, обозначенные их именами. В другом ящике, с наклейкой «Финансы», находились сообщения о ее балансе в банке и регулярные отчеты ее банкирской конторы о состоянии ее вкладов. Просмотрев эти документы, Дэлглиш был поражен тем, как хорошо шли у нее дела. Она была обладательницей почти двух миллионов фунтов и портфеля обычных акций и государственных облигаций в равных долях.

— Вообще-то, — сказала Кейт, — этим отчетам следовало бы лежать в запертых ящиках стола. Такое впечатление, что она не беспокоилась, что кто-то непрошеный может узнать, как она богата. Вероятно, она была уверена, что в ее доме нечего об этом тревожиться. А может быть, ее это не очень сильно заботило. Она ведь жила вовсе не как богатая женщина.

— Надеюсь, мы узнаем, кто получит выгоду от этих щедрот, когда подъедет Ньютон Мэклфилд с завещанием, — откликнулся Дэлглиш.

Они обратились к ряду ящиков с копиями всех газетных и журнальных статей Роды Грэдвин. Каждый ящик, обозначенный годами публикаций, содержал статьи, расположенные в хронологическом порядке, некоторые в пластиковых обложках. Они взяли по папке и принялись за работу.

— Отмечайте все, что — хотя бы косвенно — относится к Шеверелл-Манору или к кому-нибудь из тамошних обитателей, — сказал Дэлглиш.

Почти час они работали молча. Потом Кейт подвинула к Дэлглишу по столу пачку газетных вырезок и сказала: