Женщина со шрамом - Филлис Джеймс (2010)

В тот же вечер, к восьми часам, Дэлглиш успел принять душ и переодеться, и уже задумывался над тем, что приготовить себе на ужин, когда заметил приближающийся автомобиль. Машина подъехала к дому почти бесшумно. Первым, что привлекло его внимание, был свет фар за оконными шторами. Открыв входную дверь, Дэлглиш увидел, что у противоположной обочины останавливается «ягуар». Фары погасли. Несколько секунд спустя через дорогу к нему навстречу уже спешила Эмма. Она была в толстом вязаном жакете и дубленке-безрукавке до колен, с непокрытой головой. Как только она вошла — молча, не произнеся ни слова, он импульсивно обнял ее и прижал к себе, но ее тело не откликнулось на объятие. Казалось, она даже не осознает его присутствия, а ее щека, на миг коснувшаяся его щеки, была холодна как лед. Дэлглиша охватил страх. Случилось что-то ужасное, несчастный случай, возможно — трагедия. Иначе она не приехала бы вот так, без предупреждения. Когда он вел расследование, Эмма ему даже ни разу не звонила — не потому, что он этого не хотел, так решила она сама. Не было случая, чтобы она когда-нибудь хоть как-то нарушила ход расследования. Ее приезд мог означать лишь одно — случилась беда.

Он снял с Эммы дубленку и усадил у огня, ожидая, чтобы она заговорила. Но она сидела молча, и Дэлглиш пошел на кухню, включил электричество под флягой с кофе. Кофе был горячий, и уже через несколько секунд Адам налил его в кружку, добавил молока и отнес ей. Сняв перчатки, Эмма обвила пальцами теплые бока кружки.

— Прости, что не позвонила, — сказала она. — Я не могла не приехать. Мне надо было увидеть тебя.

— Дорогая моя, что случилось?

— Энни. На нее напали. Изнасиловали. Вчера вечером. Она шла домой после урока — учила английскому двух иммигрантов. Это одно из ее благотворительных дел. Она в больнице, и там считают, что она выздоровеет. Под этим они, я думаю, подразумевают, что она не умрет. Но я не представляю, как она сможет выздороветь, во всяком случае — полностью. Она потеряла много крови, и одна из ножевых ран прошла сквозь легкое. Нож чудом не задел сердце. Кто-то в больнице сказал, что Энни — везучая. Везучая! Надо же такую нелепость сказать!

Дэлглиш чуть было не спросил «А как Клара?», но, прежде чем сформировались эти слова, осознал, что такой вопрос будет не только глупым, но и бесчувственным. А Эмма уже смотрела прямо ему в глаза — впервые с приезда. Глаза ее были полны боли. Она измучилась от гнева и горя.

— Я была не в силах помочь Кларе. Оказалась совершенно для нее бесполезной. Я ее обняла, но ведь ей нужны были не мои — другие объятия. От меня же ей нужно было только одно — добиться, чтобы ты сам взялся расследовать это преступление. Вот почему я здесь. Она тебе доверяет. Она может с тобой говорить. И она знает, что ты — самый лучший.

Разумеется, именно поэтому она и приехала. Не за тем, чтобы он ее утешал и успокаивал, разделив с ней ее горе, не ради того, чтобы его увидеть. Ей что-то от него было нужно, и это что-то он дать ей не мог. Он сел напротив нее и сказал очень мягко:

— Эмма, это невозможно.

Она поставила кружку на каминную плиту, и он заметил, что руки у нее дрожат. Ему хотелось взять ее руки в свои, но он побоялся, что она отшатнется. Хуже этого он ничего представить себе не мог. А она ответила:

— Я так и думала, что ты это скажешь. Я пыталась объяснить Кларе, что это может оказаться не по правилам, но она не понимает. Ну, понимает не полностью. Я не так уж уверена, что сама это понимаю. Она знает, что здешняя жертва, женщина, которую убили, была значительнее, чем Энни. Ведь ваша спецгруппа для таких дел и создавалась, не так ли? Чтобы расследовать преступления, совершенные над людьми значительными и важными? Но Энни очень важна для Клары. Для нее и для Энни изнасилование страшнее, чем смерть. Если бы ты вел расследование, она могла бы быть уверена, что человек, который это сделал, будет пойман.