Бремя молчания - Хизер Гуденкауф (2010)

Через несколько часов мне сообщают: револьвер, который стащил Гриф, не был заряжен. Утешаюсь тем, что застрелил его не я. Просто не успел. А жаль…

Калли

Калли задумывается над сказкой, которую рассказал Бен. Она старается забыть о том, что в палате много народу. Все выжидательно смотрят на нее. Она вспоминает, как поднялась на холм и увидела его, а потом и Петру.

Она нагнулась за цепочкой и почувствовала, что рядом кто-то есть. Почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд еще до того, как увидела его. Горло ей сдавил холодный, черный ужас. Не разгибаясь, она посмотрела вперед и сначала увидела его грязные туристские ботинки на толстой подошве, а выше — заправленные в них заляпанные грязью оливковые брюки. Калли словно оцепенела. Он стоял на широком плоском камне песочного цвета. На уровне его колена болталась рука — очень маленькая и мертвенно-белая. Зажав цепочку в кулаке, Калли выпрямилась и увидела свою подругу. Он держал Петру на руках. Глаза Петры были закрыты, как будто она спала, на лбу над левой бровью зияла глубокая рана. Лицо и шею покрывали багровые кровоподтеки; искусанные в кровь губы запеклись. Он дернулся, и шея Петры беспомощно завалилась набок. Ее синяя пижама была заляпана чем-то темно-коричневым; когда-то белые теннисные туфли — все в грязи, не были зашнурованы.

— Помоги мне, — попросил он. — Она ранена. Ее надо отнести вниз, но один я не справлюсь. — Он посмотрел Калли в глаза; его сиплый, надтреснутый голос не сочетался с тяжелым, пристальным взглядом. Калли узнала его.

Он стоял на самой вершине холма, деревья сбоку отбрасывали на него длинные, мрачные тени. Легкий ветерок то и дело сдувал челку с его загорелого лба. Вдали виднелся просторный луг, заросший папоротником и медуницей. Вдруг Калли заметила, что Петра едва заметно пошевелила пальцами.

— Она слишком тяжелая. Придется ее положить. — Он осторожно положил Петру на землю, подсунув руку ей под затылок. Голова ее оказалась на камне, похожем на жертвенник. Потом снова выпрямился и встряхнул затекшие руки. — Хорошо, что ты здесь, — заметил он. — Одному мне не справиться. — Он быстро покосился на Калли, стараясь прочитать, что написано у нее на лице. — Если мы поспешим, то успеем вовремя отвезти ее в больницу. Она тяжело ранена… — Он помолчал и добавил: — Она упала.

За его спиной была расщелина, на противоположной ее стороне — крутая и неприступная стена, поросшая скользким зеленым мхом. Далеко внизу виднелся узкий сухой овраг.

— Пожалуйста, помоги мне, — жалобно попросил он. — Если мы не вынесем ее отсюда, она умрет! — Подбородок у него задрожал; глаза заблестели.

Калли нерешительно шагнула вперед, не сводя взгляда с его лица. Он протянул руку, чтобы помочь ей взобраться на вершину крошащегося известнякового утеса; ей никак не удавалось найти опору для ног. Он протянул ей руку — сильную, гладкую, прохладную; Калли почувствовала, что ее поднимают и тянут вверх. Вот она повисла в воздухе, и в животе у нее неприятно екнуло. Она замерла, охваченная ужасом. Она совершила ошибку… Надо было бежать! Она беспомощно извивалась, стараясь вырваться, но все безуспешно. Хватка у него была железная.

Калли услышала все раньше, чем он. Громко захлопали крылья, а потом совсем близко раздалось хриплое и какое-то издевательское карканье. Шею девочки на миг обдало холодом, когда птица пролетела мимо. Ворона оказалась огромная — такой большой птицы Калли в жизни не видела — и очень черная, с синеватым отливом. Она так широко распростерла крылья, что казалась почти одного роста с ней. Птица как будто налетела прямо на него, и он попятился и выпустил Калли. Последнее, что она заметила, — гримасу отвращения на лице мужчины. Калли упала навзничь и ударилась затылком о землю — она лежала на спине и смотрела вверх, в тускло-голубое небо, испещренное розоватыми прожилками. Такие прожилки бывают на клейтонии, расцветающей ранней весной. Она села и огляделась, но его нигде не увидела.