Правда, и тогда я ее не убил — только ранил. Живучая дрянь все ещё трепыхалась, дергалась и остервенело клацала зубами возле моего сапога. Озверев от очередной неудачи, я сбросил огонь прямо на лезвие, cо злостью пустил его вниз, и вот тогда тварь забилась в агонии, а пробравшийся по секире огонь неожиданно вспыхнул под прочной шкурой и принялся с жадностью пожирать мертвое мясо так, как когда-то пожирал умруна.

Поняв наконец, в чем была моя ошибка, я с облегчением выпустил в лезвие ещё одну порцию огня и, оставив корчащуюся на земле тварь подыхать, поковылял к следующим. Боль и Оглушение сделали свое дело — ненадолго нежить прекратила сопротивление, и я сумел вколотить в распахнутые глотки объятые пламенем лезвия.

Тьму после этого огласил сдвоенный крик, но это был уже крик не ярости, а боли. Который довольно скоро затих и сменился торжествующим ревом разгоревшегося пламени, наконец-то нашедшего достойную добычу.

— Мелочь! — позвал я, устало опершись на древко, как на костыль. — Ты еще жива?

Вместо ответа откуда-то из оврага раздалось знакомое щелканье, и я создал тропу, ориентируясь на поводок. Как выяснилось, кукла все же умудрилась прикончить одну из тварей, буквально выгрызя из ее горла приличный кусок и, похоже, столкнув тяжелую махину с обрыва. Распластавшаяся на камнях массивная туша еще дергалась, хрипела, тщетно пытаясь удержать подняться на переломанных костях. Но я, проходя мимо, ткнул в нее лезвием, испытанным способом запустил огонь под прочную шкуру, и нежить с обиженным хрипом вытянулась на берегу замерзшего ручья.

Последняя же тварь оказалась жива и в этот самый момент была занята тем, что остервенело пыталась раскопать каменистый склон, чтобы добыть оттуда забившуюся в щель куклу. Заслышав шаги, нежить с рычанием обернулась. А когда я выразительно приподнял свое оружие, пригнула голову и, создав тропу, быстрее молнии прыгнула.

Поймав еe прямо на выходе и всадив в брюхо лезвие уже пылающей огнем секиры, я отшвырнул истошно воющую нежить прочь, стряхнул тяжелое тело на камни и, несколькими ударами добив живучую тварь, коротко свистнул.

— Мелочь! Вылезай!

— Артс-с? — недоверчиво прошептала кукла, высунув голову из-за камней. А затем оглядела тлеющие трупы, выбралась из своего убежища и, вскинув кверху костяные лапы… точнее, то что от них осталось… с гордостью повторила: — Артс-с. Магс-с!

— Пойдем, — устало сказал я, протягивая кукле руку.

Мелочь, кое-как поправив съехавший на бок, порванный в нескольких местах, но каким-то чудом еще держащийся на голове «шлем», вскарабкалась мне на плечо и уткнулась носом в шею. А когда я создал еще одну тропу и вернулся на холм, коснулась моей щеки осколком лап и тихо сказала:

— Спс!

— Безглазые псы повержены вдруг, — торжественным речитативом выдал позабытый всеми Шоттик. — Но не волнуйся — другие придут!

Оракул, мать его!

Я сплюнул, испытывая сильное желание двинуть ему по роже, но в этот момент по Тьме снова раздался многоголосый вой, а далекий горизонт озарился сразу несколькими десятками огоньков.

Я недоверчиво замер, всматриваясь в стремительно разгорающееся зарево, но это был не обман зрения, не галлюцинация или вызванное усталостью видение. Огоньков было много. Намного больше, чем в первый раз. И если первые твари пришли сюда по отдельности, как разведчики или загонщики, то теперь по их следом сюда шла остальная стая.