— Как я могу… тебе помешать?

— Трудно объяснить, Тэйра. Я должен сконцентрироваться на работе. Мне не нужны никакие… осложнения.

— Осложнения? — Она мучительно подыскивала слова. — Выходит, я для тебя — осложнение? Так, Дэниел?

— Я имел в виду… Для работы мне необходима свобода. Любые связи ее ограничат. Мне жаль, Тэйра, действительно жаль. Этот год был самым счастливым в моей жизни. Но дело в том…

— Что ты нашел нечто лучшее.

В комнате воцарилась тишина.

— Да.

Тэйра без сил опустилась на пол, ее душили слезы.

— Господи, — неповинующимся языком выговорила она, — Дэниел, не поступай со мной так.

Когда через двадцать минут Тэйра вышла на улицу, ее душу заполняла абсолютная пустота. Через два прошедших в тумане дня она, не в силах ничего с собой поделать, вновь стояла у его двери. На стук никто не отозвался.

— Он съехал, — бросил спускавшийся по лестнице студент. — Говорят, отправился в Египет. Завтра здесь будет новый жилец.

Дэниел не оставил даже записки.

Ей хотелось умереть. Желание зашло настолько далеко, что она купила пять флакончиков с таблетками аспирина и бутылку водки.

Но миновали еще два дня, и весть о страшной болезни матери чуть притупила боль утраты. Так одно горе вытесняет другое.

За недолгих четыре месяца, в течение которых мать на ее глазах таяла от рака, Тэйра приучила себя к мысли о закономерности разрыва с Дэниелом. Почти сразу после похорон она покинула страну, чтобы провести полгода в Австралии и чуть больше — в Южной Америке. По возвращении купила себе квартиру, устроилась на работу в зоопарк и отчасти восстановила душевное равновесие.

Боль, однако, не исчезла совсем. Общаясь с мужчинами, Тэйра уже никогда не позволяла своим чувствам хотя бы приблизиться к черте, которую провел в ее жизни Дэниел.

Никаких вестей о бывшем возлюбленном до нее не доходило. Вплоть до сегодняшнего дня.

— Полагаю, я этого заслужил, — сказал он.

— Да. Заслужил.

Провожаемые взглядами посетителей, они вышли из чайного домика и по Ахмед-Махер направились в старую часть города. По обеим сторонам улицы тянулись бесконечные прилавки торговцев, на разные голоса расхваливавших свой товар: жестяные лампы, кальяны, предметы одежды, овощи.

Пряный аромат специй смешивался в воздухе с вонью гниющих отбросов, ухо ловило сотни различных звуков: заунывную мелодию, стук молотков, гудки автомашин, за порогом небольшой лавки слышалось ритмичное пыхтение пресса, превращавшего гору теста в полоски тонкой лапши.

На первом же перекрестке Тэйра и Дэниел свернули налево и, пройдя под небольшой, покрытой тонкой резьбой аркой меж двух высоких минаретов, оказались на узенькой многолюдной улочке. Ярдов через пятьдесят Дэниел остановился перед деревянной дверью. Табличка на стене гласила: «Отель „Салах аль-Дин“. Дэниел толкнул тяжелую дверь, и Тэйра увидела крошечный пыльный дворик с неработающим фонтаном. По периметру дворик опоясывала скромная галерея.

— Вот мы и дома, — произнес Дэниел.

Выходивший окном на улицу номер был тесноватый, но довольно чистый. Включив свет, Дэниел опустил жалюзи и из стоявшей на столе бутылки плеснул в два стакана по хорошей порции виски. За окном слышался негромкий гомон человеческих голосов, заглушаемый время от времени грохотом деревянных колес. Оба молчали.

— Не знаю, что сказать, — произнес наконец он.

— Может быть, «прости»?

— Это спасет ситуацию?

— Это будет началом.

— Тогда прости меня, Тэйра. Мне искренне жаль.

Дэниел извлек из коробки длинную манильскую сигару, щелкнул зажигалкой, выпустил струю дыма. Видно было, что он сильно нервничает, его взгляд устремлялся на Тэйру и тут же уходил в сторону. В ярком свете лампы она впервые после встречи внимательно рассмотрела его лицо. Дэниел заметно постарел: появилась седина в волосах, по лбу побежали морщины. Но мужчиной он оставался красивым. Даже очень красивым.