Мужская душа - Бьорн Зюфке (2020)

Рон Уланд обладает крепким рукопожатием, способным расколоть орехи, и серо-голубыми глазами, которые никогда не лгут. В любом случае, он спешит подтвердить это мое первое впечатление, заявляя сразу же в начале первого сеанса терапии, что он пришел сюда не по своей воле, а по направлению врачей. «Врачи?» – переспрашиваю я. Да, врачи: он побывал уже у полудюжины, его мучает сильная боль в левой руке, причину которой никто не может объяснить. С медицинской точки зрения все в порядке. Тем не менее рука больше не работает вообще, она полностью «вышла из строя» два месяца назад. «Где же вы сражаетесь обычно?» – спрашиваю я его. Я хочу аккуратно направить против него же самого эти его высказывания, связанные не с телом, а с войной. Уланд не обращает внимания на мой вопрос и с гордостью и эпической широтой рассказывает мне о своей работе плотника. То, что г-н Уланд открывает мне дружеским тоном, звучит так напряженно и ошеломляюще, что у меня начинает болеть спина (да, моя спина – самое слабое место): он работает не меньше 70 часов в неделю – много встреч, проблемы с клиентами, сотрудниками и компаниями. Он видит своих трех сыновей только по воскресеньям – если только он не учится. «Но тогда я звоню им!» – говорит Уланд. Я мысленно задаюсь вопросом, не путает ли он их имена. Что примечательно, он ни слова не говорит о своей жене во время нашей первой встречи, но упоминает трижды прекрасную «виллу», которую он почти в одиночку построил для своей семьи.

МУЖЧИНЫ НЕ ПРИЗНАЮТ РЕЧЬ КАК ФОРМУ ДЕЙСТВИЯ. ПОЭТОМУ ОНИ СЧИТАЮТ РАЗГОВОР БЕССМЫСЛЕННОЙ, БЕСПОЛЕЗНОЙ ТРАТОЙ ВРЕМЕНИ, БЕЗДЕЙСТВИЕМ, КОГДА, С ИХ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, НЕОБХОДИМО ДЕЙСТВОВАТЬ – ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ НЕ ПОНИМАЮТ, КАК ИМЕННО.

Выслушав его медицинскую и семейную историю, я интересуюсь, что он будет делать, если проблемы исчезнут. Рон смотрит на меня так, словно я немного не в себе, и прямо отвечает:

– Снова начну работать!

– Как до болезни? – спрашиваю я.

– Конечно!

У него все еще такой взгляд, как если бы он разговаривал с кем-то непонятливым, кому нужно все разжевывать. «Конечно!» – повторяю я вяло. Это чувство, как будто натыкаешься на непробиваемую стену ориентации на результативность, мне как психотерапевту хорошо знакомо. Поэтому мне ясно: если я сейчас сдамся, у нас обоих будут проблемы.

Поэтому я говорю Уланду, что, возможно, врачи не могут понять, что с его левой рукой, просто потому что его рука – самая умная часть его тела. Взгляд его немного меняется: кажется, он уже считает меня не тугодумом, а, скорее, сумасшедшим. Меня даже устраивает этот вариант – важно, что он заинтересовался:

– Что вы имеете в виду?

– Ну, может быть, ваша левая рука знает что-то, что остальная часть тела, включая голову, не знает или забыла. Например, то, что вы действительно хотите в глубине сердца, – левая рука ведь как раз находится близко к сердцу!

И тут он неожиданно говорит:

– Я хотел бы попасть на игру «Арминии» со своими сыновьями, там, шарфы болельщиков и колбаски, все дела[19]. – Он выглядит почти пораженным своими собственными словами, но добавляет через некоторое время: – Мой отец много раз обещал мне, что он пойдет на игру «Арминии» со мной и моим братом, но… Ну, эти старые перечники!

– А вы побывали со своими сыновьями на «Арминии» за время вашей болезни? – я пытаюсь сначала затронуть футбольную тему, поскольку защита против другой темы, своей «безотцовщины», конечно, у него все еще очень сильна.

– Нет, – бормочет он, и после длительной паузы говорит: – Я в последнее время сидел за компьютером в своем кабинете. – И добавляет ворчащим тоном: – Я рисовал чертежи, проекты, которые никогда не будут созданы, так как слишком большие…

– В субботу футбольный клуб «Нюрнберг» играет в Билефельде – билеты, конечно, еще есть, – говорю я, – их можно заказать через интернет.

Уланд смотрит на меня долгим и критическим взглядом и внезапно широко, счастливо улыбается: