На полу пошевелилась семья брата. Стук продолжался, ровный, монотонный, сначала в окно, потом в дверь.

— Кто это может быть? — пробормотал муж.

— Кому — то нужна помощь, — сказала его жена, голос охрип от слез, что она пролила за день. — Открой.

Ее муж с неохотой слез с печи. Он прошел к двери, обойдя жалующиеся тела семьи брата. Он открыл дверь и прошел к входной двери.

Его жена услышала его всхлип, а потом стало тихо. Она поспешила за ним.

Фигурка стояла в дверях. Его кожа почернела и облетала, можно было увидеть участки белой кости под прорехами в его одежде.

— Мама? — прошептал он.

Мать мертвого ребенка завизжала так, что разбудила бы мертвого, но мертвые уже проснулись. Крик разбудил их соседей, что спали тревожно после пожара. Люди открыли ставни и двери.

Ребенок не вошел. Он отвернулся и пошел по улице. Он шел, шатаясь. Его глаза в свете луны были ошеломленными, испуганными и решительными.

— Мама? — сказал он.

Сверху и по сторонам проснувшиеся соседи глазели и указывали.

— Матерь Божья.

— Кто это?

— Что это такое?

— Ребенок?

— Какой ребенок?

— Нет, Боже упаси, это маленький Андрюша… но он мертв…

Голос матери ребенка стал громче:

— Нет! — закричала она. — Нет, прости. Я здесь. Малыш, не бросай меня.

Она побежала за мертвым мальчиком, скользя по подмёрзшей земле. Ее муж выбежал за ней. В толпе был священник, и муж схватил его и потащил за собой.

— Батюшка, сделайте что — нибудь! — закричал он. — Пусть он уйдет! Молитвой…

— Упырь!

Слово — жуткое слово из легенд, кошмаров и сказок — неслось от дома к дому, и с ним приходило осознание. Слово с шипением расходилось по улице, росло, пока не стало стоном, криком.

— Мертвый мальчик. Он ходит. Мертвый ходит. Мы прокляты. Прокляты!

Шум рос. Загорались лампы, факелы становились золотыми точками света под тусклой луной. Гремели крики. Люди падали в обморок, плакали или звали Бога на помощь. Некоторые открывали двери и выбегали посмотреть, что за беда. Другие запирали дверь, заставляли семьи молиться.

Но мертвый ребенок все шел на дрожащих ногах по холму к кремлю.

— Сын! — задыхалась его мать, пока бежала рядом с ним. Она не осмеливалась коснуться его: то, как плохо гнулось его тело, показывало, то он не живой. Но в его глазах — она была уверена — было что — то от ее сына. — Дитя мое, что это за ужас? Бог вернул тебя нам? Ты пришел как предупреждение?

Мальчик повернулся и сказал высоким и тихим голосом:

— Мама?

— Я здесь, — прошептала женщина, протягивая руку. Кожа на его лице рвалась от ее прикосновения. Ее муж толкнул священника вперед.

— Сделайте что — то, ради Бога.

Губы священника дрожали, он шагнул вперед и поднял трясущуюся руку.

— Я велю тебе, дух…

Ребенок поднял голову с тусклыми глазами. Толпа отшатнулась, крестясь, следя… Взгляд мальчика блуждал по лицам.

— Мама? — прошептал ребенок в последний раз. И бросился.

Не быстро. Рана и смерть ослабили его, сделали неуклюжим на его еще не выросших конечностях. Но женщина не сопротивлялась. Упырь уткнулся лицом в ее морщинистое горло.

Она с бульканьем закричала от боли и любви, прижала существо к себе, хрипя в агонии, но воркуя при этом с существом.

— Я здесь, — прошептала она снова.

А потом маленькое мертвое существо испачкалось ее кровью, замотало головой, подражая младенцу.

Люди побежали с криками.

На улице зазвучал голос, и пришел отец Константин. Он шагал быстро и яростно, золотые волосы стали серебром в свете луны.

— Божий народ, — сказал он. — Я здесь, не бойтесь тьмы, — его голос был как звон колоколов на рассвете. Его длинная роба хлопала и развевалась за ним. Он прошел мимо мужа, упавшего на колени, беспомощно протянув руку.

Он перекрестился, двигаясь так, будто вытаскивал меч.

Упырь зашипел. Его лицо было черным от крови.