Чародеи на практике - Елизавета Шумская (2008)

Он принадлежал к особому типу людей – такие уже давно не рождаются, – людей, способных только на сильные чувства, у них не бывает половинок и золотых серединок, а только все или ничего.

– Нельзя вечно ненавидеть и вечно мстить… – Синекрылый хотел сказать что-то еще, но под скептическим взглядом Эзгио быстро поник.

– Кто тебе это сказал? – И пока Златко пытался найти подходящие слова, продолжил: – Боги? У меня свой бог. Мораль? Тебе ли о ней говорить? Книжки умные? Так книжки – это очень и очень неплохая пропаганда, а она после вашего Короля только в одном направлении и работает.

– Просто логика, – наконец нашелся Синекрылый. – Зло рождает еще большее зло.

– А мне наплевать. Я не желаю добра этого миру и, если бы все тут друг друга перерезали, я бы только порадовался.

– Но ведь ты и сам себя мучаешь. Ненависть, она же разъедает изнутри.

– Мальчик, – снисходительно усмехнулся шаман, – да что ты можешь знать о ненависти? Нахватался умных фраз, а жизни еще не пробовал. Если бы знал ее, то не говорил бы таких глупостей. Ненависть разъедает лишь тех, кто не приучен к ней с детства. А тот, кто впитал ее вместе с детскими слезами, отлично знает, что ненависть только поддерживает, дает силы и смысл продолжать существование. Даже обычные люди прекрасно понимают, что ничего нельзя забывать. Можно прощать, но забывать нельзя никогда. Иначе окажешься перед тем, что уже было, снова. Это правило действует именно в отношении людской подлости. Стоит ее забыть и простить, так прощенный вновь поступает так же. Не бывает иначе. Поэтому-то стервы и мерзавцы всегда живут лучше добрых людей. Потому что умны и не тешут себя напрасными иллюзиями в отношении человеческой натуры. Вот посмотри на меня. Столько веков прошло, а я все тут. И с каждым днем и годом все сильнее.

– Так, может, еще поблагодаришь Родрика и Короля? – вкрадчиво, но тихо закипая, поинтересовался Златко.

– Не борзей, Бэррин, – искривил сухо очерченные губы Эзгио. – Ты сюда молить пришел, а не хамить.

– Пришел. Только вижу, что это мало чем поможет. Ведь ты все отлично понимаешь. Да, мне бесконечно тяжело сознавать, что мой предок оказался совсем иным. И что мой Король не так безупречен, как думалось. Да, мне больно и очень жаль, что так произошло, и я сделал бы все от меня зависящее, дабы исправить это. Так чего тебе еще надо? Говори, что хочешь. Хватит уже ломаться. Ведь я что-то явно могу для тебя сделать. Говори!

Синекрылый понимал, что наглеет, что переговоры напрочь завалил, но силы подходили к концу. Наверное, на это Эзгио и рассчитывал. Они явно с ним были в разных весовых категориях. Златко действительно перед ним выглядел щенком. Тогда как сам шаман – матерый волк, вожак стаи. И тягаться с ним Синекрылому было очень и очень трудно. В его арсенале не было ничего, чем можно было бы надавить на противника, убедить его пойти навстречу. Он точно знал, что мольбы и унижение не помогут.

«Да и тон подкачал. Почему-то не удается спрятать свою гордыню при разговоре с врагом. Наверное, этому тоже следует учиться».

Молчание, что разлилось вокруг, можно было пощупать. Шаман в упор смотрел на Златко. И не было ничего в его взгляде, что могло бы навести на мысль, будто Эзгио способен смягчиться. На мякине его не взять.

– Хорошо, – вдруг сказал он. – Есть кое-что, и ты можешь для меня это сделать, Бэррин. Подумалось мне вдруг, хорошо было бы восстановить справедливость. Ее же тоже этот ваш Король-лицемер использовал в качестве лозунгов! Так вот мое требование, Бэррин Синекрылый: хочу, чтобы твоя семья и ты в том числе публично объявили, что получили свои земли и почести в награду за предательство и убийства. Не надо врать, просто поведайте миру все, как было. Мне этого будет достаточно.

– А тебе-то это зачем? – спросил юноша, чтобы потянуть время.

– Хочется.

– И ты снимешь проклятие?

– Возможно.

– Хотелось бы более четкого ответа.

– Мне-то что?