Лунное граффити - Кроули Кэт (2005)

— Хуже этой парочке уже не будет. Дилан хо­чет ее пригласить, но Дэйзи танцует с парнем по прозвищу Горилла. По-моему, дело не только в том, что Дилан швырял в нас яйца. Дэйзи злится на что-то еще. Смотреть больно. Дилан сидит в углу и не сводит с них глаз. Погоди минутку. Бет хочет что-то сказать.

— Бет? — О Боже.

— Так, слушай новости, — снова звучит голос Джезз. — Бет сказала, что они с Эдом уже три ме­сяца как расстались.

Я задумываюсь.

— Плохо, очень плохо.

— В каком смысле? Он же свободен, и если ты хотела...

— Он свободен, но не хочет, чтоб я об этом знала, потому что не хочет, чтоб я думала, что между нами что-то возможно.

— Ты расстроена? У тебя шепот какой-то писк­лявый.

— Все в порядке. И вообще, не настолько уж он мне нравится.

— Не забывай, ты разговариваешь со мной.

— Ладно, может и настолько. Не знаю. Я запу­талась. Я переехала его великом, когда летела вниз с холма.

— Если он тебе нравится, смени гнев на милость.

— Нет. Я хочу найти Тень. Продолжу поиски.

— Может, Эд просто разыгрывает неприступ­ность? Это романтично.

— Моей романтической истории вранье не нужно.

— Твоей романтической истории нужен корсет и машина времени. Хоть раз будь попроще. По­стой-ка. Лео хочет поговорить с Эдом.

слышать, что он го­ворит. Хоть слово. Хоть полслова. Нет. До лету­чих мышей мне далеко.

Джезз говорит, что Вселенная дает ответы. Я всегда считала, что это глупость, но когда сове­товаться больше не с кем, все средства хороши.

Вынимаю из кармана монетку, подбрасываю. Если «орел», значит, Эд скрыл разрыв с Бет, чтоб казаться неприступным. Ну и ладно. Сыграем «кто больше за три раза». Лучше за четыре. Ну хоть за пять!.. Подумаешь, зато остается Тень.

Вдоволь насмотревшись на «решку», я берусь за фокусы, которым учил меня папа. Зажимаю монет­ку между пальцами, то выводя ее наружу, то сно­ва пряча. «Важно, в чем ты хочешь уверить публи­ку, — учит папа. — Но не менее важно, во что публика сама хочет поверить. Люди хотят, чтобы ты как по волшебству достала монету из уха. Бу­дешь достаточно проворна и ловка, они поверят».

Не свожу с монетки глаз. «Решка» — и мама с папой не разведутся. «Решка» — и папа просто взял тайм-аут, а сарай — временная мера. Затаив дыхание, подкидываю...

Я смотрю, как Люси говорит по телефону, как ходит туда-сюда, рассматриваю веснушку на шее — смотрю, смотрю, смотрю. Может, в скейт-парке, перед моей стеной, я скажу ей правду? Или луч­ше показать ей стену с Бертом? Вроде как позна­комить их.

А еще можно отвести ее в доки, где у меня на­рисованы весы. Как те, что я видел у Вермеера, на картине «Женщина, занятая весами». Миссис Джей когда-то говорила мне, что те весы — мера чего-то важного, типа поступков или души. Мы с Бертом пошли на выставку Вермеера, и когда сто­яли у картины, я спросил: «Что нужно, чтоб ду­ша не оказалась легкой?» «Про душу не знаю, но жить человек должен правильно. Если живешь не­правильно, то и смысла нет».

Люси поглядывает на меня во время разговора, но, кроме восклицаний «О Боже», «не надо» и «нет», я ничего не слышу.

Лео, что ты ей рассказываешь? Я судорожно пы­таюсь придумать, почему не сказал правду. Нако­нец она подходит и протягивает мне трубку.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Отлично, — отвечает она улыбаясь.

Я перевожу дух. «Пронесло», — мелькает у ме­ня в голове, пока я меняю дислокацию, чтоб по­говорить с Лео по телефону. Его смех я слышу еще до того, как поднес трубку к уху.

— Вы что, свалились с холма? — веселится он. — Вот умора!