– Я взяла твои огромные наушники, надела их на шею и спрятала провод в карман, чтобы со стороны казалось, что у меня там телефон. Затем я открыла дверь. Полицейский сказал, что кто-то пожаловался на соседей. Он спросил, не слышала ли я крики.

Марк убрал в коробку ножи, обернутые в бумажное полотенце.

– Что ты сказала?

– Я показала на наушники и спросила: «Думаете, я могу что-то услышать в них?».

Марк бросил взгляд на окно и затем на меня.

– Не волнуйся. Я сказала ему, что увидела огоньки и затем выглянула в окно.

– Он поверил?

– Вряд ли, потому что спросил, дома ли мои родители.

Марк открыл рот, но я не дала ему сказать:

– Поэтому я начала пялиться на полицейских, которые были во дворе соседей. Я спросила: «А что случилось? Можно я сфотографирую их и приглашу друзей посмотреть?»

Марк поднял брови.

– И что он ответил?

Я улыбнулась.

– Он закатил глаза и пробормотал что-то о необходимости связаться с полицией, если у нас будет дополнительная информация. Он ушел, даже не спросив моего имени.

Марк осмотрел сумки у входной двери.

– И потом ты позвонила мне и начала собираться, пока я бежал домой с работы.

– Да. И я открыла окно, чтобы подслушать их разговоры. Кстати, соседу выписали штраф.

Секунду Марк смотрел на меня, а затем расплылся в улыбке.

– Отвечать вопросом на вопрос – довольно умно для тринадцатилетней девочки. Где ты этому научилась?

Я толкнула его.

– Пойдем собирать вещи, пока они не вернулись.

Я медленно выдохнула. «Не понимаю. Все эти уроки, ходы… От кого мы тогда убегали?»

Кесслер сжал челюсть, не зная о моих воспоминаниях.

– Нет, – прорычал он, ответив на мой риторический вопрос как можно короче. – Я просто хочу сказать, что агенты предоставляют круглосуточную защиту, только если свидетель находится в очень опасных условиях!

– Что это значит? – тут же спросил Джейсон.

– Это значит, что свидетель вступает в судебные отношения, например, участвует в судебном процессе или должен прийти на досудебное совещание, – спокойно пояснил Диксон. – Как только свидетель начинает новую жизнь, он остается сам по себе. Агенты звонят ему лишь раз в год.

Кесслер фыркнул.

– Это значит, что агенты не живут со свидетелями.

– Но он не жил со мной поначалу!

Кесслер закатил глаза, но я проигнорировала его и повернулась к Диксону.

– Сначала он просто жил рядом. В том же доме или на соседней улице. Он начал жить со мной после того, как… – я закрыла глаза. Я не могла сказать это вслух, когда в метре от меня сидела мама.

– Все хорошо, милая. – Мама сжала мою руку. – Я знаю, что папы больше нет.

Я округлила глаза.

– Откуда?

Мама посмотрела на Кесслера.

– Мы подключились к телефонной линии сообщника Анжело примерно в то же время… по другим причинам, – ответила она. – Мы подслушали разговор, из которого стало понятно, что твоего отца убили.

Я покачала головой.

– Его не убили. Он сам себя убил.

– Что? – хором воскликнули Кесслер, Диксон и моя мама.

– Он покончил с собой.

Мама встала и начала ходить по комнате.

– Это невозможно. Он никогда бы не сделал этого.

Она остановилась и посмотрела на меня с тем же выражением лица, как в тот день, когда я разбила бабушкин фамильный сервиз и соврала.

– Он бы ни за что не оставил тебя. Как ты можешь такое говорить?

Я опустила голову и уставилась на свои руки.

Мама все еще ходила по комнате. Через минуту я сказала едва слышно:

– Ты не представляешь, каково это. Постоянно переезжать, постоянно оглядываться… Он старался, правда старался. Но он больше не мог. И он знал, что я не буду одна. Он оставил меня с Марком.

Я не поднимала головы, но чувствовала, что все взгляды прикованы ко мне. К моему удивлению, Джейсон заговорил первым.