В результате столовая стала огромной, длинной, белой и поразительно чистой. Каждая белая плитка сияла. «Интересно, сколько людей на нее работает», – подумала Лила. Кухню окутывал такой знакомый запах, и она знала, откуда он берется. Свежие цветы. Органически чистые продукты. Чеснок. Лук. Искусственные сладкие ароматы боролись с настоящими запахами пищи. В конце комнаты, рядом с окнами, стоял обеденный стол. Даже если они садились за него вшестером, то не могли полностью заполнить все свободное пространство. Вокруг него было расставлено двенадцать стульев.

Джорджия рассказала историю о продавщице, которая заявила, что ей не нужен такой большой стол, потому что она слишком молода. Изображая эту женщину, подруга говорила высоким пронзительным голосом, а потом с довольным видом объяснила, что у них с Чарли с тех пор, как они поженились, минимум раз в месяц бывает в гостях двенадцать человек. Лила не раз замечала, как Джорджия с любовью трет золотисто-каштановую поверхность стола, и не раз думала, что, наверное, она гладит столешницу чаще, чем член Чарли.

Бедный Чарли! Родители Лилы в молодости были знакомы с его родителями. Они одновременно находились в Гонконге, когда жизнь там означала деньги, шампанское и успех. Они даже дружили. В старом альбоме есть фотографии. Отец и мать Чарли вместе с родителями Лилы. Они смеются, мужчины одеты в двубортные костюмы, женщины – в платья из тафты. Мать Чарли подошла к Лиле на свадьбе Чарли и Джорджии, пока жених и невеста фотографировались в пятнадцатитысячный раз, улыбнулась ей, спросила, как она поживает, а потом сказала без тени сожалений: «Это должна была быть ты, впрочем, ты и сама знаешь». Лила рассмеялась и постаралась избавиться от нее как можно быстрее. Но глядя теперь на кухню, на то, как все сияет чистотой, вдруг подумала: быть может, женщина была права.

Тогда

Лила

Лила бросила школьный портфель на кровать и тут же улеглась на спину, задрав ноги на стену. Неужели еще только среда? Два ужасных дня в школе, а потом она останется здесь на весь уик-энд, и ей будет совершенно нечем заняться. На прошлой неделе они с Нэнси и Джорджией три часа провели в спортивном зале, а потом все испортили, накупив разных вкусностей в кондитерской, потому что им стало невыносимо скучно. Интересно, как справляются те, у кого нет возможности уезжать из школы по выходным?

В противоположном конце комнаты, сидя на кровати, которую Найт присмотрела для себя, когда собиралась жить здесь с Нэнси и Джорджией, устроилась Дженни Макгакин. Она жевала провод от наушников, уставившись в потолок, а потом села, вытащила наушник, и комната наполнилась металлическими звуками музыки.

– Тут для тебя записка, – сказала Дженни, не глядя на Лилу.

– Что?

С тех пор как они оказались в одной спальне, Макгакин не сказала ей и двух слов. Она наставила толстый палец на записку, лежавшую на письменном столе. Бирюзовые чернила, изящный почерк.

«Лила, уборщицы жалуются, что невозможно чистить пылесосом пол из-за того, что повсюду разбросана твоя одежда; и это не доставляет радости твоим соседкам по комнате. Я знаю, что ты занята, но, пожалуйста, выдели полчаса своего времени на этой неделе, чтобы навести порядок. Мисс Брандон».

Найт закатила глаза.

– Отвратительная сука, – сказала она.

Дженни ничего не ответила. Нэнси устроила бы дискуссию о том, какое качество Брандон является наихудшим, но Макгакин сидела с пустыми глазами и молчала.

– С чего бы уборщицам жаловаться из-за того, что им неудобно тут пылесосить? Наводить здесь порядок – их работа, – продолжала Лила, поднимая большую кучу одежды с пола и засовывая ее в шкаф. Дженни молчала. – Ты на меня пожаловалась? – Лила повернулась к соседке. – В записке сказано, что у кого-то из вас проблемы с моими вещами. Это правда?

Дженни покачала головой.