Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

Он смотрит, как здание рассыпается. Интересно, а эта тварь — Ноков — погибла в огне, оказавшись в ловушке? Сигруд в этом сомневается. Восемнадцать лет назад в Мирграде он видел, как Божество получило несколько десятков артиллерийских снарядов прямо в физиономию и у него даже кровь из носа не потекла.

«Но разве оно… он… Божество? — Сигруд сует мизинец в ухо, пытаясь вытрясти каплю воды. — И кто эта девушка? Во что же я ввязался?»

Он вспоминает, что сказала молодая континентка: «Разве ты не знаешь, что идет война?»

Он смотрит на себя. Пальто Кхадсе разорвано — не из-за внешних сил, но явно из-за того, как очень большие руки Сигруда вертелись и дергались туда-сюда в одежде размеров на пять меньше нужного. Вздохнув, он снимает с себя лохмотья. Очень бы хотелось сохранить такую штуковину, но он решает, что было бы глупо доверяться чуду, особенно такому, которого никогда раньше не видел.

Он встает и ковыляет прочь. Теперь надо добраться до квартирки и спрятанных денег и документов. А потом уматывать как можно скорее из Аханастана.

«А оттуда в Галадеш, — думает он, — чтобы уберечь Татьяну от этого существа, чем бы оно ни было».

Понадобится местный ресурс. Но дрейлинг знает отличный вариант. Тот, чей домашний адрес известен широкой публике.

«Надеюсь, — думает он, пока плетется в сторону дороги, — она не застрелит меня при встрече».

5. Все, что мне оставалось

Иногда меня спрашивают про Во. Я нахожу такие вопросы очень прямолинейными, но пресса нынче рвется вперед и вперед. Еще немного рвения, и она споткнется — по крайней мере, я на это надеюсь.

Я думаю о том же, о чем думала всегда: статус-кво равнозначен рефлекторной смерти.

Люди не меняются. Государства не меняются. Их меняют. Они сопротивляются. А иногда и дерутся.

Из письма бывшего премьер-министра Ашары Комайд лидеру меньшинства Верхней палаты Парламента Турин Мулагеш. 1732 г.

Капитан первого ранга Кавита Мишра идет через пустырь, сунув руки в карманы шинели. Руины скотобойни за пустырем все еще дымятся, откуда-то из глубин поднимаются извилистые струйки дыма. Аханастанская полиция отгородила район, и Мишра замечает, что все офицеры выглядят очень серьезными, хмурятся и качают головами, щеки и носы у них раскраснелись под высокими шлемами с гребнями. У нескольких на плечах блестит золото — лейтенанты, а может, один-два капитана. Да, и впрямь очень серьезное дело.

Впереди констебль машет рукой в черной перчатке, завидев ее приближение.

— Простите, барышня, это место преступления, и я…

Мишра вытаскивает удостоверение и показывает ему.

— Доброе утро, — говорит она.

Констебль читает. Таращит глаза и отступает на шаг.

— Я понял, сударыня, — говорит он. — Э-э. Хотите, чтобы я позвал лейтенанта, сударыня?

— Если он тут главный — то да, пожалуйста.

— Да, сударыня.

Он рысью убегает прочь. Мишра ждет, окидывая взглядом руины скотобойни. Она могла бы пройти на место преступления, если бы захотела, — сколько бы золота ни украшало эти мундиры, ее пост с лихвой превосходит все прочие, — но не делает этого. Она не хочет, чтобы какие-то другие ее поступки, кроме появления и ухода, особенно запомнились.

Аханастанский лейтенант с внушительными седыми усами, которые колышутся всякий раз, когда он пыхтит от негодования, широким шагом идет к ней по тротуару.

— Да-да? — спрашивает он. — Чем могу помочь?

Она показывает документы. Лейтенант пугается, как и констебль, но возмущения в нем куда больше.

— Понятно, — говорит он. — Ну-ну. Как мило, что вы к нам присоединились, капитан Мишра. Министерство иностранных дел, да? При чем тут военная разведка? Разве что… дело каким-то образом связано с Комайд?