Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

— Так я и думала, — говорит Мулагеш. — Мы научили тебя одному, Сигруд. И ты в нем хорош. Но, я думаю, это может оказаться всем, что ты умеешь делать теперь. Гляжу на тебя, и мне весьма тревожно — потому что ты, похоже, совсем из-за этого не беспокоишься.

— Я беспокоюсь, — говорит Сигруд, сбитый с толку.

— Да, но не о себе, — огрызается Мулагеш. — Нормальные люди, собираясь в поход против чего-то, весьма похожего на Божество, по крайней мере, упоминают о том, что им неспокойно. Но ты об этом даже не пикнул, Сигруд йе Харквальдссон. Тебе, похоже, все равно, что та тварь может тебя убить.

Сигруд некоторое время сидит и молчит.

— Она была всем, что у меня осталось, — внезапно говорит он.

— Что? — спрашивает Мулагеш.

— Она была всем, что у меня осталось. Шара. Тринадцать лет, тринадцать ужасных лет я ждал ее, Турин. Я ждал от нее хоть словечка, ждал, что она скажет… что все наладилось. Но не дождался и уже не дождусь. Тринадцать лет прошло, а я все еще здесь, все еще жив, и моя рука все еще болит, и… и я в точности такой же жалкий дурень, которого Шара давным-давно вытащила из тюрьмы. Ничего не изменилось. Ничего. Только вот теперь у меня нет надежды, что изменится.

Мулагеш бросает взгляд на его левую руку.

— Все еще болит?

— Да. — Он открывает ладонь, показывает ей ужасный шрам. Печать Колкана: две руки, готовые взвешивать и судить. — Каждый день. Иногда сильнее. Я думал, боль пройдет, когда Шара убила Колкана. Но этого не случилось. — Он издает слабый смешок. — Вот и все, что мне осталось. Прочее забрали. Все и всех. Теперь это весь я. Собираю по крупицам воспоминания о людях, которых потерял. Пытаюсь спасти еще сохранившиеся фрагменты. Если я смогу уберечь дочь Шары, сделаю так, что часть ее продолжит гореть в этом мире, со мной, то, быть может… Может, я смогу…

Он умолкает, уронив голову.

— Сигруд… Сигруд, послушай меня. Сигню… — Мулагеш хватает его плечо, сжимает. — Ты не виноват в смерти Сигню. Ты это знаешь. Ты ведь это знаешь, верно?

— Даже если поверю, — говорит Сигруд, — не стану от этого более целым, Турин. У нас так много отняли. Я должен с этим что-то сделать.

Они долго сидят в тишине. Шрам на его левой ладони пульсирует и ноет. Мулагеш ерзает в своем кресле, и ее металлический протез тихонько звякает.

Сигруд тихо спрашивает:

— Могу я увидеть твою руку?

— Мою руку?

— Да. Протез.

— Я… Ну да, конечно.

Она протягивает ему искусственную руку. Сигруд берет протез с такой нежностью, словно это священная реликвия, и двигает пальцами, чувствует ход большого, касается каждой вмятины и царапины на металлической поверхности.

— Все еще держится, — шепчет он.

— Сигню хорошо над ним поработала, — говорит Мулагеш. — Она хорошо делала все, за что бралась.

Сигруд немного дольше держит в руках указательный и средний пальцы протеза — быть может, воображая, как их держала молодая женщина, создавая его.

— От нее осталось не только это, Сигруд, — говорит Мулагеш.

Он смотрит на нее, нахмурив брови.

— Она изменила Вуртьястан, — продолжает Мулагеш. — Она изменила Мирград. Она изменила твою страну. Все это никуда не ушло. И это стоит спасать. Как и тебя.

Он закрывает глаза и отпускает ее пальцы.

— Спасибо. Теперь я уйду.

Они спускаются на первый этаж, к раздвижной стеклянной двери.

— Рад был снова повидаться с тобой, Турин, — говорит дрейлинг.

— Я тоже, — отвечает Мулагеш. — Послушай… полагаю, у тебя в этом мире осталось немного друзей, Сигруд. Но если тебе что-нибудь — что угодно! — понадобится, просто скажи. Я у тебя в долгу. Пришли на этот адрес телеграмму с номером телефона. — Она пишет записку и вручает ему. — Я позвоню на него через безопасную линию.

— Но что, если я буду очень далеко?

Она ласково улыбается.

— Ох, Сигруд. Как долго ты просидел в глуши? Телефонные линии достигли очень далеких мест.