Право на месть - Сара Пинборо (2019)

– Конечно я горжусь, сколько раз можно повторять? – Я крепче сжимаю кружку. – Честно говоря, я просто счастлива, что мальчик жив-здоров.

Бен. Его зовут Бен, но, когда я вижу его лицо в газете, у меня дыхание перехватывает, словно он Даниель. Он не Даниель. Бен жив. Даниель мертв. Фотографий Авы больше, чем фотографий Бена и его матери. Меня это не удивляет. Она на всех выглядит как какая-нибудь американская старлетка. Джинсовые шорты и мокрая футболка прилипли к телу. Ей нравился этот шум вокруг нее, хотя я сжималась от страха и пыталась ее оттащить. Шансов у меня не было. Дочь и ее друзья были рады позировать. Слишком много фотографий. Слишком много фотографий со мной – стою воровато на заднем плане.

Это только местные газеты, успокаиваю я себя в тысячный раз. Никто на них и внимания не обращает. Шум пройдет. Это слова Элисон. Я ей позвонила в воскресенье, голос у меня от страха перехватывало, я извинилась, что беспокою ее в выходные. Она говорила успокаивающим, увещевающим тоном. Он проникал в мое ухо уверенным профессионализмом. Она сказала, чтобы я позвонила ей еще раз, если тревога будет слишком сильна. Посоветовала делать дыхательные упражнения. На заднем фоне я слышала детские голоса. Трудно представить, что у нее есть своя жизнь. Странно, как мы раскладываем людей по полочкам. Элисон для меня всегда только профессионал.

После того как я повесила трубку, мое спокойствие длилось минут пять, потом страх и тревога снова прокрались внутрь, и я не могла их прогнать, мучительно проживая день за днем. Мое напряжение только усиливалось. Чему поспособствовало и то, что какой-то репортер из крупнейшей местной бульварной газеты раздобыл мой телефон и сказал, что хочет сделать интервью с матерью и дочерью. Я после этого отключила телефон и так до сих пор и не включала.

Моя рука покраснела и саднит от горячей кружки, я пытаюсь сосредоточиться на проекте контракта для клиента, которого интересует рассылка почтовых отправлений, но терпкий запах лилий «Старгейзер» в вазе на столе отвлекает меня. В другие дни мне бы нравилось, но лилии подарил мне Саймон, а когда я думаю о Саймоне, это напоминает мне о том, как глупо было с моей стороны полагать, будто я смогу прогнать страхи и стать счастливой. Он купил этот букет для меня, а еще маленький, с более терпким запахом из ярких необычных цветов, названия которых не знаю, – для Авы. Они стоят в вазе в кухне офиса. Я не взяла их домой. И так много чего происходит, не хватало еще мне объяснять дочери, кто это такой. Пенни ведь не посылала ей цветов, так с какой стати кто-то чужой? Ава сразу бы поняла, что тут отношения не строго профессиональные. Я сама хотела купить ей что-нибудь, чтобы показать, как горжусь ею. Надо попытаться сказать ей, что она для меня всё и слово «гордость» не может передать того, что я чувствую, когда вижу, какая она добрая, прелестная, бескорыстная. Но это так плотно переплетено с тем, чтó я храню внутри себя… даже если бы я и захотела сказать ей, то никогда бы не смогла развязать узлы.

– Никто из вас не брал денег из кассовой коробки?

Я так прилипла глазами к экрану, пока мои мысли метались, что не заметила, как подошла Пенни. Говорила она вполголоса, стоя спиной к остальным.

– Нет, – отвечает Мэрилин.

– Не я, – добавляю я. Во рту у меня сушь. Неожиданно то, что я видела сегодня утром, наполняется смыслом.

– Там не хватает около двадцати фунтов, – говорит Пенни. – Это уже несколько раз так.

– Сколько тебе повторять, чтобы ты запирала кассовую коробку с деньгами? – Мэрилин нужно бы стать матерью. У нее для этого идеальная интонация.

– Я запираю стол. – Пенни еще не успевает произнести эти слова, как лицо выдает ее. – Вернее, если не забываю.

– Так давай теперь не забывай, – говорю я.

– Может, сама взяла… – бормочет Пенни. – Мозги как сито стали. Чертовы гормоны!