Подонок - Ульяна Соболева (2020)

В тот вечер мама продала обручальное кольцо, сервиз, который подарила ей моя бабушка, наш ковер и свое свадебное платье. Но денег нам все равно не хватило. Ночью я проснулась от звука сдавленных рыданий. Маму я нашла на кухне на полу. Она облокотилась о стену и плакала навзрыд. Помню, как обняла ее и прижала к себе. Гладила по голове и укачивала, как ребенка.

— Не плачь…не надо! Ну и черт с ней, с этой школой. Пусть сгорит она! Давай уедем? Найдем жилье дешевле. Я работать пойду и Ленька. В маленьком городке его обязательно возьмут.

— Как? Как уедем? А ваша учеба…отец мечтал…мечтал, что вы выучитесь что…ооох. Как же так? Почему его убили? Почему именно его? Почему все развалилось именно сейчас?

На эти звуки пришел Ленька, пятилетний Илья и двухлетняя Даша. Мы вместе вытирали маме слезы, прижимались к ней и обещали, что все будет хорошо. Но все решили не мы. Через три дня пришли судебные приставы и потребовали оплатить за дом или освободить его в течение двух недель. Оказывается, у нас выросли огромные долги.

Так мы и перебрались в захолустье, в лачугу из двух комнат, с кухней в два метра и туалетом с разбитым унитазом, и незакрывающейся форточкой. Когда справляешь нужду в задницу дует сквозняком, всю ночь течет с бочка, и тараканы бегают по стенам. Поначалу вечно капающая вода бесила и не давала спать, потом мы все привыкли, как и к грохоту пахнущего мочой и исписанного нецензурными словами лифта. Мама все так же ездила на свою фабрику, а я смотрела за младшими собирала в садик, искала, что дать на завтрак. Мать приходила с работы в двенадцать ночи и уже в шесть утра вставала. До двух она готовила нам есть, если было из чего. А если не было, пекла лепешки на воде и муке, присыпала сахаром и складывала нам в пластиковые коробки. Да, так живут и сейчас. Да, и сейчас люди голодают.

Я с Ленькой ездили в единственную в этой дыре школу на велосипеде. Велики еще отец покупал. Хорошо, что на вырост. Помню, как я до педалей не доставала, а он смеялся, как мальчишка, и говорил, что у меня обязательно вырастут ноги от ушей, и я буду самой красивой девочкой во Вселенной. Насчет самой красивой я не знаю, но ноги выросли и правда. Иногда они мне казались длинными и тонкими шпалами с торчащими коленками и жуткими выпирающими бедрами. Зато до педалей прекрасно доставали.

Потом Илья заболел. Мама пыталась лечить его сама, оставляла нам лекарства, которые ей давала какая-то соседка из дома напротив, но легче ему не становилось, он кашлял и сипел по ночам, задыхался. Он умер в больнице от острой пневмонии, а мама после его смерти слегла и не вставала. Смотрела пустым стеклянным взглядом в стену и шевелила бледными потрескавшимися губами. Она вообще ничего не ела. Целыми днями лежала, уставившись в одну точку. Ни с кем не говорила. Соседка притащила к нам ту бабку, что лечила Илью, и она сказала, что маме никто не поможет, кроме нее самой, и от этого лекарства нет. Ей бы психолога хорошего, но, если идти к бесплатному, маму заберут в психушку, а нас с Ленькой и Дашей отправят в детдом, и не факт, что в один и тот же.

Именно тогда я устроилась уборщицей и официанткой в зачуханное кафе, а Ленька грузчиком у француза Альберта Монпасье в небольшом супермаркете. Но первую зарплату мы должны были получить только через неделю, а дома даже корки хлеба не осталось. Я научилась лепить лепешки, как мама, но и мука у нас закончилась тоже. Даша плакала и просили есть, а мне казалось, я попала в самый настоящий ад именно сейчас. Зашла к маме, но она даже не услышала мой голос, по-прежнему лежала на боку в грязном, вонючем платье, которое так и не сняла со дня похорон Ильи. Его смерть заставила всех нас повзрослеть. Мое детство закончилось именно тогда, когда я заменила в семье мать, а мой брат не ходил больше в школу и работал на двух работах.