Включить. Выключить - Колин Маккалоу (2011)

Из-за побега Дездемоны у Кармайна оказались свободными два дня; Сильвестри запретил ему совать нос в другие дела — только Призраки! Единственное исключение — расовые конфликты, если они все-таки вспыхнут. Чем занят Мохаммед эль-Неср в это прекрасное теплое воскресенье? Во всяком случае, не пикетами и не демонстрациями. Разгадать его бездействие было нетрудно: как и Кармайн, Мохаммед ждал, что на этой неделе Призраки похитят очередную жертву и поднимут новую волну боли и возмущения. Значит, большой митинг намечен на следующее воскресенье. Придется опять отрывать копов отдела. Для полиции — головная боль, но со стороны Мохаммеда — продуманная стратегия.

Приближался тридцатый день.

— Лейтенант Дельмонико? — окликнул его сержант в приемной.

— Если мне не изменяет память, да, — ухмыльнулся Кармайн.

— Сегодня утром я нашел среди почты коробку со старыми вещдоками. Она не подписана — видимо, поэтому вы ее не получили. Этикетку с вашей фамилией я нашел чудом. — Сержант наклонился и извлек из-под длинного стола большую квадратную коробку, какие давно вышли из употребления.

Вещи женщины и девочки, погибших в 1930 году! Он совсем забыл о них, поглощенный организацией наблюдения. Правда, он успел доложить Сильвестри о самоуправстве архивной стервы и ее коллеги.

— Спасибо, Ларри, я у тебя в долгу, — пробормотал он, подхватил коробку и поспешил к себе в кабинет.

Надо же хоть чем-то заняться в воскресное утро, пока любимая отмахивает километр за километром по мокрой листве.

Свидетельства преступления тридцатишестилетней давности почти не имели запаха. Следователи не сохранили одежду погибших — значит, она была в крови, как и обувь. Никому не пришло в голову измерить расстояние между трупами, поэтому Кармайн полагал, что частично эта кровь могла принадлежать «лежавшему поблизости» Леонарду Понсонби. Никто не потрудился зарисовать относительное расположение трупов. Пришлось довольствоваться туманным определением «поблизости».

Кармайн увидел сумочку. По привычке натянув перчатки, он осторожно извлек ее. Самодельная. Вязаная, как у многих женщин в те времена, когда деньги перепадали редко. Две тростниковые ручки и подкладка из грубой холщовой ткани. Никакой застежки. Эта женщина не могла позволить себе даже сумочку из кожи самой примитивной выделки, не говоря уже о дорогой. В жалком кошелечке — серебряный доллар, три четвертака, одна десятицентовая и одна пятицентовая монетки. Кармайн положил кошелек на стол. Мужской коленкоровый носовой платок, чистый, но неглаженый. На самом дне сумочки — крошки, вероятно, от двух печенин. Скорее всего мать украла их в вокзальном кафе, чтобы хоть чем-нибудь накормить дочку в поезде. Вскрытие обнаружило, что у обеих желудки были пустыми.

Саквояж был небольшим и, судя по виду, настолько древним, что помнил, наверное, Гражданскую войну. Поблекший, испещренный проплешинами, даже новым он не блистал элегантностью. Кармайн почтительно открыл его: нет ничего более трогательного, чем безмолвные свидетельства давно угасшей жизни.

Сверху лежали два длинных шерстяных шарфа, связанных вручную и таких пестрых, словно рукодельница собирала для них обрывки ниток где только могла. Но почему шарфы остались в саквояже в морозный вечер? Запасные? Под шарфами — две пары чистых трусов из неотбеленного муслина и еще две пары поменьше, очевидно, детских. Пара длинных вязаных носков и таких же чулок. А на дне, старательно завернутое в рваную папиросную бумагу, — детское платьице.