Включить. Выключить - Колин Маккалоу (2011)

— Кто он — «хагист»?

— Пока не сказали.

Он поднялся и включил радиоприемник.

— Значит, надо послушать еще — может, скажут.

— Наверное. — И она снова занялась ногтями.

Уэсли послушал сводку новостей вприкуску с тостом, не веря своим ушам. Имя Монстра не назвали, но сотрудники местной радиостанции знали, что он профессиональный медик, занимающий довольно высокий пост, и что его сообщницей была женщина. Эти двое должны предстать перед судьей Дугласом Туэйтсом в окружном суде Холломена сегодня в девять утра, чтобы выслушать предъявленные обвинения.

— Уэс! Уэс! Да Уэс же!

— А?.. Что, тетя?

— Что с тобой? Смотри не упади в обморок. Одного сердечника в семье более чем достаточно.

— Нет-нет, тетя, со мной все хорошо, честно. — Он чмокнул Селесту в щеку и метнулся в комнату за поношенной курткой, перчатками и вязаной шапочкой. День обещал быть солнечным, но температура — близкой к нулю.

В доме восемнадцать по Пятнадцатой улице он застал Мохаммеда и шестерых его подчиненных в растерянности: за три дня им предстояло заново подготовиться к митингу и извлечь максимальную выгоду из неожиданного поворота событий. Но кто мог подумать, что эти ленивые свиньи так быстро поймают убийцу?

С робкой и виноватой улыбкой Уэсли проскользнул мимо них и вошел в комнату, которую Мохаммед именовал своим «приютом медитации». С точки зрения Уэсли, она больше походила на арсенал: вдоль стен в стойках были расставлены дробовики, ружья и автоматы, пистолеты хранились в металлических шкафах-витринах, унесенных из оружейного магазина. Всюду, где хватало места, высились штабеля ящиков с боеприпасами.

Но несмотря на оружие, а может, и благодаря ему комната была самой тихой в доме, а Уэсли так нуждался сейчас в покое и тишине. Уэсли взял лист картона размером сорок пять на семьдесят пять, отмерил полосу шириной двадцать сантиметров и провел острым ножом «Стенли» по картону. Черные буквы, белый фон. Где-то тут была хоккейная форма избалованного сынка Мохаммеда. Так и валяется с тех пор, как парень убедился, что Аллах не создал его звездой хоккея. Очередным увлечением стали прыжки в высоту — в подражание какому-то чемпиону из школы Тревиса.

— А, Али! Занят? — спросил вошедший Мохаммед.

— Ага. Делаю мученика, Мохаммед.

— Хочешь сказать, превращаешь в мученика меня?

— Нет, пешку, которую не жаль потерять.

— Шутишь?

— С чего вдруг? Где хоккейная форма Абдуллы?

— В соседней комнате. Ты расскажи подробно, Али.

— Сейчас некогда, дел по горло. Но сегодня в девять утра включи шестой канал. — Уэсли выбрал кисть и многозначительно задержал ее над черной краской. — Мохаммед, мне надо остаться одному. Тогда никто не докажет, что ты к этому причастен.

— Конечно, конечно! — Усмехаясь, Мохаммед с шутовскими поклонами попятился из «приюта медитаций».

Когда Кармайн вернулся в управление, его окружила толпа полицейских. Каждый хотел пожать ему руку, похлопать по спине, улыбнуться. Для прессы Чарлз Понсонби по-прежнему оставался Коннектикутским Монстром, но все копы округи знали, кто такой Призрак.

Сильвестри был так счастлив, что встретил Кармайна у дверей, смачно поцеловал и крепко облапил.

— Сынок, сынок! — твердил он, смахивая навернувшиеся слезы. — Ты нас всех спас!

— Да ладно тебе, Джон! Не переигрывай, это дело кончилось само собой, от дряхлости, — смущенно отозвался Кармайн.

— Я представляю тебя к ордену, даже если губернатору придется его изобрести.

— А где Понсонби и Клэр?