Мы из Конторы - Андрей Ильин (2004)

Согласно параграфу семь дробь пять к нарушителю можно было применить силу. Отчего его тут же приперли к стене, ткнув в поясницу дубинку. «Рексам» было все равно, кого арестовывать и сколько — одного или двух. Хоть трех. Сегодня их натравили на русаков, а этот, кажется, тоже был русаком. Допустившим жест агрессии.

Полковника припечатали к стене, расплющив по ней, как амебу, наддали коленом под зад, нажали на спину и стали обстукивать карманы.

— Да вы что, козлы, я же свой! — возмущался Herr Baumgartman. — Вы ж меня защищать должны, падлы нерусские, а вы мордовать?!.

За что тут же вновь получил дубинкой по темечку, да пребольно. От чего — в смысле от удара, — кровь прилила ему в голову. А тут еще прозвучал памятный всякому русскому по отечественной истории и патриотическим фильмам окрик:

— Hende hoch!

Чего уж стерпеть было вовсе невозможно!

— Чего? Кому ты — хенде? Мне — хох?

А ха-ха на твой хенде — не хо-хо?

И уже не разбирая, где свои, где чужие и кто свой, кто чужой в его-то эмигрантском положении, полковник Городец вырвался и стал крушить всех подряд, колотя кулаками по забралам шлемов и по кевларовым «броникам», и стал валить бойцов спецподразделения друг на дружку, как косточки домино. А когда отбил о пуленепробиваемые забрала костяшки пальцев и получил еще пару раз по роже дубинкой, стал расчетливо пинать фрицев под бронежилеты, норовя угодить по их нордическим достоинствам.

И очень удачно попадал!

— На, падла, — получай, гнида!

И ты!..

И тебе!..

Он расшвыривал «рексов», как щенят, потому что они не привыкли к столь отчаянному сопротивлению, чаще имея дело с запуганными до икоты эмигрантами и законопослушными, которые, едва их заприметив, ручки задирали, немцами. А тут напоролись на боевого, владеющего всеми возможными приемами рукопашного боя офицера, которого неудачно, потому что не до смерти, огрели дубинкой по его непутевой голове.

— Что, гансы, войну забыли? Кто в Берлин вошел, забыли? А кто в Москву хотел — хрен им в рыло! — орал во всю глотку Herr Baumgartman. — Жукова забыли!

Бой разворачивался в узком пространстве лестничной клетки, что давало выгоды для нападающей стороны, сводя на нет преимущество обороняющейся. Потому что нападал Herr Baumgartman. На подразделение ZET-7.

— Млеко вам — да?.. Яйки вам? Да? А не Гитлер, блин, капут? Ваш!..

А если не яйки — а по ним, по самым! А?!. Не нравится?

Забыли русского солдата? Забыли Сталинград!.. Наш!..

Тогда — получай!

И ты!

И тебе!..

Я вам покажу, падлы, хенде хохи, мать вашу фрицевскую!..

Но все ж таки численный перевес был на стороне немцев. И техническое вооружение тоже.

Кто-то, исхитрившись, ткнул полковника в живот электрошокером, отчего того подбросило под потолок, другой, уже в падении, огрел дубинкой и пустил в лицо струю удушающего газа, отчего Herr Baumgartman обмяк и, хватая ртом воздух, свалился на пол.

Враг был повержен!

— Rusisch Swain! — сказал кто-то из «рексов», неся в горсти свои не уместившиеся под «броником» и потому разбитые части тела.

— Сам — швайн! — прохрипел полковник. — И папа твой — швайн, и мама — швайн!..

За что его огрели еще раз, хоть что он кричал, не поняли.

Огрели, чтобы утихомирить.

После чего в соответствии с требованием параграфа fihr стали составлять протокол, куда вносить причиненные спецподразделению ZET-7, а также подъезду убытки, дабы представить виновнику счет. Стали считать синяки, шишки и царапины на стенах, разбитые подъездные стекла, вазочки и потоптанные цветы, вырванные из горшочков.

Все как положено, как положено в Германии, где всегда, во всех случаях должна быть виновная сторона, на которую будут отнесены все издержки. А буде виновная сторона отдаст богу душу, то на его вторую половину, на его детей или внуков! И никуда они не денутся — и будут платить! Будут — как миленькие!