— Да, ты представляешь, он мой сосед сверху. Ну, Стас, Стас Рубцов, он совладелец с Греком клуба “Олимпия”. Мы еще были тогда с тобой и девчонками в “Афинах”, отмечали закрытие сессии. И да, у нас прямо там все было, и не раз, он просто фанатастический, просто нереальный.

Девушка снова громко засмеялась, потом замолчала, наверное, слушала свою собеседницу. Катя, наконец, достала котенка, прижала его к себе, но не спешила подниматься на ноги, а так и сидела на месте. Затем раздался щелчок, и потянуло сигаретным дымом. Девушка закурила.

— Ну и вот, представляешь, он оказался соседом моей матери. Такой парень, на такой крутой тачке, я и не думала, что он может жить в такой дыре, как эта. Да, мы с ним снова встретились случайно, вот буквально на днях. Говорит, жалел, что не попросил мой телефончик тогда, в клубе. О, поверь мне, он просто бог секса. Что ты говоришь? Девушка? Да нет у него никакой девушки, с чего ты так решила? У нас сегодня свидание, вот бегу, уже опаздываю. Ну, все, пока, лапуля, целую.

Недокуренный окурок с ярко-розовой помадой на фильтре приземлился ровно около Катиных ног. Она так и сидела, разглядывая его, как что-то мерзкое и отвратительное, прижимая к себе котенка. Девушка, говорившая по телефону, давно ушла, на двор опускались сумерки, на небе сгущались тучи. Первые капли дождя упали на щеки, Катя вытерла их рукой, но это был не дождь, а ее слезы.

Почему так больно? Эта боль, она была везде. Она не понимала, почему и откуда она. Когда умер дедушка, было безумно больно, словно у нее вырвали часть души и сердца, она знала, что это боль скорби по любимому и родному человеку. По его уходу, по тому, что они больше никогда не увидятся. Почему больно сейчас? Почему кажется, что ей в грудь забивают ржавый старый гвоздь, не просто забивают, а засовывают голыми руками, медленно, не торопясь. Что это?

Не хватало воздуха, Катя пыталась вдохнуть полной грудью, но только хрипела и начинала задыхаться. Кое-как встала, ноги затекли от долгого сидения на корточках, пошла куда-то вперед, не разбирая дороги, прижимая к груди притихшего котенка.

Полупустые дворы сменялись один за другим, начал накрапывать противный мелкий дождь. Катя все шла, в голове не было ни одной мысли, только пустота и эта нестерпимая боль в груди. Спрятав котенка под толстовку, она все-таки села на пустую скамейку. Уже не стирая слезы, смотрит в одну точку, а они все текут, смешиваясь с дождем.

Та девушка сказала, что была со Стасом, и что сегодня у них свидание. Это ведь вполне может быть правдой, он уехал, не сказав, куда и зачем. И действительно, господи, какая она доверчивая и наивная дурочка, она верит, ни о чем не спрашивая, и совершенно ничего не знает об этом мужчине.

Как можно было так отдаться первому попавшемуся мужчине? Точно, он и был буквально первый встреченный в этом городе мужчина, Господи, стыдно-то как. Что бы сказал дедушка, узнай, какая она и чем занимается? Как бы она смотрела ему в глаза, будь он жив? Как же больно, безумно больно и обидно. Катю накрывала самая настоящая истерика, она кусала ладонь, закрывая себе рот, чтобы не слышать собственных криков.

Но самое страшное, она поняла, было не то, что она услышала, сидя в кустах, а то, что она сама себе стала противна. Противна за свои поступки, действия, за наивность и доверчивость. Она повела себя, как последняя шлюха, легла, позволила, разрешила. Так много позволила. Кому? Мужчине, у которого таких наивных девиц, как она, наверняка, десятки. Слушала, верила его словам, делала то, что он скажет, млела от его развратных речей и опускалась все ниже и ниже.

Толстовка промокла насквозь, девушку била дрожь, котенок в руках жалобно мяукал. Где-то рядом зазвонил телефон, Катя задержала дыхание, чтобы понять, откуда звук, дрожащими руками достала его из сумочки, на дисплее высветилось имя “Стас”.