Принцесса викингов - Симона Вилар (1996)

– Тебе не следует быть с ним столь резкой, Эмма, – говорил Атли. – Ролло терпелив до поры, но придет время – и ты узнаешь его ярость.

О, лучше бы она испытала его гнев, чем это насмешливое равнодушие! И Эмма была вне себя от радости, когда ей все же удавалось пробиться сквозь броню высокомерия Ролло. Он оставался холоден к ее женским уловкам, но ее голос – Эмма благословляла небеса за этот дар! – растапливал ледяную стену, которую конунг столь усердно возводил между ними.

Атли слушал ее пение с отрешенным и мечтательным видом, епископ Франкон впадал в созерцательную задумчивость, даже стражи у входа прекращали свой гомон и, приподняв завесу, замирали, опершись о древки копий. Лицо же Ролло… Нет, она не ошибалась, – в его глазах вспыхивала нежность. Эмма бросала на него быстрый взгляд, опасаясь разрушить очарование, – и снова все ее внимание сосредоточивалось на струнах.

Часто он просил спеть о маркграфе Роланде, вассале ее предка, императора Карла. Эмма подчинялась, желая доставить ему удовольствие, хотя знала, что именно эта песнь будит в нем совсем иные чувства. Ролло слушал ее в напряжении, глаза его горели воинственным огнем. Эмма пела о том, как Роланд был окружен врагами и принял смерть, не сдаваясь и желая сломать свой меч Дюрандаль о скалу, дабы тот не достался неверным.

Ролло вскипал, как вода от раскаленной стали.

– Клянусь землей, морем и небесами – то был герой, достойный пиров Валгаллы! Видят боги, когда я думаю о том, что меч из рода Пешехода, сверкающий Глитнир, по сей день остается в лапах гнусного Гвардмунда… Помни, Эмма, настанет день, когда я швырну к твоим ногам голову этого выродка, позорящего племя данов!..

Все это Эмма вспоминала, когда, вернувшись из города, погасила светильники и легла вместе с Атли на широкое ложе. Даже в полной темноте она чувствовала, что юноша не отрывает от нее глаз. От Атли слегка пахло вином, дышал он с натугой. Эмма лежала, закинув руки за голову и наблюдая, как отсветы тлеющих в очаге углей скользят по крестовинам дубовых балок перекрытий. Спустя минуту она почувствовала, как Атли приблизился, и привычное отвращение, с которым она ничего не могла поделать, возникло в ней. Рука юноши скользнула по ее груди.

– Ты вынуждаешь меня оставить тебя, Атли! – Голос ее дрогнул.

Она знала меру своей власти над ним. Атли с горестным вздохом отвернулся и глухо произнес:

– Я понимаю тебя, Эмма… Эта встреча с Рагнаром… И все, что тогда случилось… Но я так люблю тебя и буду терпелив…

Желая утешить его, Эмма пробормотала:

– Все будет по-другому, Атли, когда ты примешь крещение…

Это была заведомая ложь. Но что ей оставалось?

Атли еще долго ворочался, потом затих. Во сне он задыхался, дыхание со свистом и клокотанием вырывалось из его груди. Эмма отодвинулась на самый край постели, перебирая в памяти, как вышло, что она стала делить с этим несчастным юношей ложе.

Это произошло вскоре после того, как Ролло удалил их из Руана, обеспокоенный попыткой Роберта Нейстрийского выкрасть у норманнов пленницу. Похищение было подготовлено крайне скверно. Люди герцога схватили ее, когда она отправилась взглянуть на строительство часовни в обители Святого Уэна. Шел дождь, она как раз выходила из часовни, когда какие-то дюжие незнакомцы набросились на нее, зажали рот и скрутили, когда же Эмма стала вырываться, заломили ей руки за спину. Она защищалась отчаянно, напуганная сверх всякой меры. В конце концов ее телохранители прибежали на шум и отбили ее. В чем, собственно, дело, она поняла только тогда, когда двоих из нападавших зарубили на месте, а еще двоих отправили для допроса в пыточную. Ролло, когда ему донесли о происках Роберта, пришел в неописуемую ярость.

– Я поклялся всеми богами, что ты никогда не сможешь бежать от меня! – ревел он, тряся Эмму так, что, казалось, у нее оторвется голова. Она едва нашла силы выкрикнуть, что для нее самой это было полной неожиданностью.