Ва-банк - Анри Шаррьер (2015)

Уже несколько недель назад я решил обратиться к Вам с письмом и в нескольких строках выразить Вам свои поздравления и самую искреннюю благодарность. И если большая занятость в конце года мешала мне осуществить мое решение, то сегодня я не хочу больше откладывать, поскольку мой большой друг Карлос Аламон, с которым я только что с огромным удовольствием встретился в Париже, завтра улетает в Каракас и передаст Вам мое письмо. Вы согласились дать интервью Пьеру Роберу Транье, одному из семи радиожурналистов, которых мы направили в разные страны мира, и Ваша личность придала этой беседе такую красочность и живость, что передача сразу же пошла в эфир «Европы-1», она взволновала наших слушателей, была признана лучшим репортажем, переданным в тот вечер, и обеспечила Транье первую премию. Я совершенно убежден, что это прежде всего Ваша заслуга, и мне следует сказать Вам «браво». Вне всякого сомнения, Ваше обращение будет услышано, и я вместе с Вами выражаю надежду, что оно сослужит добрую службу Вашим товарищам, которые, как и Вы сами, доказали свою способность вновь адаптироваться к жизни на свободе.

Еще раз «браво», и спасибо Вам за то, что Вы помогли заинтересовать и взволновать наших слушателей.

Позвольте мне, дорогой мсье, выразить Вам мои самые лучшие пожелания.

Луи Мерлен,

директор «Европы-1»

Стало быть, мои рассказы вызывали интерес не только у моей жены, племянников, племянниц, друзей, незнакомых людей, скажем, при встрече, но также у невидимых слушателей радиостанции «Европа-1».

Семь корреспондентов, разъезжающих по странам мира и берущих по одному интервью в неделю, за два месяца сделали пятьдесят шесть репортажей. И надо же – интервью с Папийоном отдали первое место! Да, я вполне серьезно мог рассчитывать на удачу.

Так вперед, к этой новой авантюре!

Незачем ломать голову – буду писать, как говорю.

Значит, надо говорить перед тем, как писать.

На следующий день в каракасском универмаге «Сиарс» я купил самый лучший магнитофон из имевшихся в наличии, разумеется в кредит. Пятьсот долларов.

И пошел наговаривать – говорил и говорил, а магнитофон все крутился и крутился. Стоп – пуск. Стоп – пуск. Я мерил шагами комнату и продолжал говорить: то от магнитофона иду, то к магнитофону, надо же было убедиться, что он крутится. При этом я не выпускал из рук микрофон.

Я наговаривал на пленку ночью.

Наговаривал утром.

Наговаривал днем.

Наговорил столько, что сели голосовые связки и охрипший голос перестал проходить в микрофон.

Я тут же бросился переписывать содержание с ленты на бумагу. Я был полон энергии и набит историями до отказа. Потрясающий материал! Прослушав некоторые отрывки, Рита плакала, словно кающаяся грешница. Больше не было вопросов. Если ты рассказываешь своей жене истории, известные ей в деталях, а она снова заливается слезами, разве могут быть сомнения в успехе?!

Еще как! Едва магнитофонная запись легла на бумагу, как вышло настоящее дерьмо!

Я не мог опомниться, я ничего не понимал.

Перечитав пятьдесят две страницы, я попросил Риту, чтобы она тоже прочла, и в конце концов мы решили напрочь отказаться от этой дряни.

Сказано – сделано. Днем я помог Клотильде уложить аппарат за пятьсот долларов в багажник ее машины – не хотел его больше ни слышать, ни видеть. Для Клотильды это был ценный подарок, а для меня истинное облегчение избавиться от него.

Я снова напрягал голосовые связки, но на этот раз виной тому был не магнитофон.

– Все. Хватит. Не будем больше говорить об этом, милая. Прощайте, телята, коровы, свиньи и все их отродье! Жан-Жак Повер, издатель, может спать спокойно: не будет конкурента, способного унять буйный ветер, посеянный «Астрагалом».

Наступил ноябрь. Я по-прежнему ломал голову, как бы мне найти нечто такое оригинальное, чтобы заработать на пансионат для престарелых, но ничего не вырисовывалось.