Темный огонь - Кристофер Сэнсом (2006)

– Мы с Эдвином даже ни разу не встречались за последнюю неделю. С тех пор как я взял на себя смелость утверждать, что Элизабет невиновна. Он велел мне убираться из своего дома. – Искра гнева пронзила его лицо. – Он думает, что если я не желаю Элизабет смерти, значит, я против него и всех его потомков. – Впрочем, неважно, говорили вы или нет, – размышляя, произнес я, – он все равно мог об этом узнать.

– Почему вы так считаете, сэр?

– Неважно. Не имеет значения.

Когда мы вошли в здание тюрьмы, Джозеф скукожился, словно под тяжестью невидимого груза. Сначала мы миновали решетку, за которой ютились несчастные заключенные. Протискивая к прохожим свои молящие руки, они взывали к их милосердию во имя Божьей любви. Те узники, которые не имели за душой ни гроша, получали мало или вообще не получали пищи. Во всяком случае, ходили слухи, что некоторые из них умирали голодной смертью. Я сунул в чьи-то скрюченные пальцы пенни, после чего постучал в толстую деревянную дверь. Створка окошка отворилась. Из-под сальной кепки на меня уставилось грубое лицо охранника, и его глаза стали рыскать по моей черной мантии, выдававшей во мне служителя закона.

– Защитник Элизабет Уэнтворт, – представился я, – вместе с ее дядей. Он заплатил за визит.

Окошко захлопнулось, и дверь открылась. На пороге стоял облаченный в грязное одеяние тюремный надзиратель, на поясе которого висела тяжелая палка. Не спуская с нас глаз, он позволил войти. Несмотря на жаркую погоду на улице, от каменных стен темницы потянуло сыростью и холодом. Надзиратель крикнул: «Уильям!», и к нему подошел тюремщик в кожаном джеркине, позвякивая связкой ключей.

– Значит, вы и есть защитник той самой детоубийцы. – При этих словах тюремный надзиратель скривил губы в злобной усмешке. – Читали листовку?

– Да, – коротко ответил я.

– Да она все равно не будет с вами говорить, – покачав головой, продолжал он. – Клянусь, без пытки тут не обойтись. Должен вам сказать, сэр защитник, что по давно установленному закону узников перед тем, как приковать цепями к прессу, положено раздевать донага. Представляете, сначала ее молодые сосочки предадут всеобщему обозрению. А потом возьмут и раздавят тяжелой плитой. Какой срам! Лицо Джозефа скорчилось от гримасы боли.

– Первый раз слышу о таком правиле, – холодно заметил я. – Насколько мне известно, таких законов нет.

Прежде чем ответить, надзиратель смачно плюнул.

– Плевать мне на то, что изобретают ваши крючкотворы. Я знаю только те законы, которые существуют в моей тюрьме. – Он кивнул своему помощнику и добавил: – Проводи их в женское отделение Ямы.

Нас повели по широкому коридору, по обеим сторонам которого располагались камеры. Через закрытые на засов окошки было видно, что на соломенных койках сидели или лежали мужчины, чьи ноги были прикованы к стенам с помощью длинных цепей. В нос нам ударил резкий запах мочи. Тюремщик шел неспешной походкой, побрякивая своими ключами. Открыв тяжелую дверь, он проводил нас по лестнице вниз, где царил полумрак. Наконец мы уперлись в какую-то дверь. Тюремщик отодвинул в сторону створку дверного окошка и заглянул внутрь, после чего, обернувшись к нам, сказал:

– Она все в том же положении, что и вчера, когда я приводил сюда людей. Я разрешал им поглядеть на нее через решетку. Она лежала и молчала как рыба. Только пряталась, когда ее называли ведьмой и детоубийцей.

Он покачал головой.

– Вы позволите нам войти?