Маяк - Филлис Джеймс (2008)

Когда впервые он признался в любви Эмме Лавенэм, он сделал это не устно, а написав ей письмо. Не было ли это проявлением трусости, боязни увидеть отказ в ее глазах? Но отказа не последовало. Время, которое они проводили вместе, которое ухитрялись вырвать друг для друга из своей раздельной и сверхзанятой жизни, давало им обостренное ощущение полного и почти пугающего счастья: сила взаимной страсти, физическая близость, не омраченная никакими комплексами; тщательно спланированные вечера вдвоем — походы в ресторан, в театр, в музей или на концерт, когда компания других знакомых не только не нужна, но и нежелательна; простая еда у него дома, узкий балкон, где они часто стоят вместе, с бокалами в руках, а в пятидесяти футах под ними бьются о стену волны Темзы; долгие разговоры… и молчание, которое гораздо больше, чем простое отсутствие слов. Конец этой недели они собирались провести вместе. Но это далеко не первое разочарование, не первый случай, когда его работа потребовала отбросить все остальное. Оба уже привыкли к таким неудачам: они лишь обостряли радостное торжество их следующей встречи.

Однако он сознавал, что жизнь вместе только по выходным дням — вовсе не совместная жизнь, и его одолевал невысказанный страх, что Эмме этого достаточно. В своем письме он совершенно ясно говорил о браке, а не о любовной связи. Ему казалось, что она приняла его предложение, но разговора о браке после этого между ними так и не было. Он пытался объяснить самому себе, почему это ему так важно. Что это — страх ее потерять? Но если их любовь не может выжить без законного оформления взаимных обязательств, есть ли у такой любви будущее? Какое право он имеет связывать Эмму обязательствами? Он не отваживался заговорить о браке, извиняя свою трусость мыслью о том, что назначить дату — ее прерогатива. Но он хорошо представлял себе ответ, которого так боялся: «Ну, дорогой, что за спешка? Неужели нужно сейчас это решать? Мы же с тобой и так вполне счастливы, правда ведь?»

Дэлглиш заставил себя вернуться мыслями в настоящее и, глянув вниз, пережил знакомую иллюзию: городской пейзаж вздыбился, поднимаясь навстречу вертолету. Они очень мягко сели на вертодроме Ньюки и, когда лопасти винта замерли, отстегнули ремни в надежде, что из-за задержки им всем удастся несколько минут передохнуть и размять ноги. Надежда оказалась напрасной. Почти тотчас же из зала ожидания появилась доктор Гленистер и энергично зашагала к вертолету. Через плечо у нее висела сумка, в руке она несла коричневый кожаный саквояж. Ее черные брюки были заправлены в высокие кожаные сапоги, жакет из твида сидел ловко, плотно облегая фигуру. Когда она подошла ближе и подняла голову, Дэлглиш увидел бледное, с тонкими чертами, изящной лепки лицо, почти скрытое под черной широкополой шляпой, с некоторым кокетством надетой чуть набекрень. Она поднялась на борт, отвергнув попытку Бентона-Смита помочь ей с вещами, и Дэлглиш познакомил ее со спутниками.

Она сразу же обратилась к пилоту:

— Избавьте меня от болтовни про правила безопасности. Я, кажется, всю жизнь провожу в этих штуковинах и скорее всего в какой-нибудь из них и умру.