Убить Ангела - Коломба Каселли (2019)

– Данте, это не жизнь, а всего лишь труд, который мы взяли на себя по до сих пор неясным мне причинам. Когда мы с этим разберемся, все войдет в более нормальное русло.

– Может, это и не твоя жизнь, – печально сказал он. – Ничего, если я приму душ первым?

– Пожалуйста. Я так устала, что лучше помоюсь утром.

– Не очень-то гигиенично.

– Забавно слышать это от человека, который снюхивает лекарства, купленные в Интернете…

Коломба пошла прилечь и, когда Данте, стыдливо завернувшись в халат, вышел из ванной, уже крепко спала под бормотание настроенного на новостной канал телевизора. В кровати вокруг нее валялись смятые фантики от батончиков «сникерс». Данте выключил ящик и вернулся в свою комнату, зная, что не заснет. Когда через закрытую дверь между их комнатами донеслось похрапывание Коломбы, он вылез из окна, цепляясь за карниз и водосточную трубу. Спуститься по трубе ему было гораздо легче, чем по душной лестнице, к тому же преодолеть предстояло всего несколько метров.

В швейцарской клинике – не в последней, а в той, где он провел почти пять лет после побега от Отца, – Данте научился карабкаться по куда более гладким и высоким стенам: важнее всего было не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова. Оказавшись в засаженном деревьями дворике, он осмотрел дверь в бар и, не обнаружив сигнализации, вскрыл замок кусочком проволоки. Под барной стойкой нашлась на треть полная бутылка водки. Водка была теплой и довольно низкосортной, но все лучше, чем стоявшие рядом немецкие вина и ликеры. Перелив содержимое бутылки в коктейльный бокал, Данте поставил его на один из садовых столиков, оставил двадцать евро за беспокойство и запер за собой дверь.

Стараясь не ощущать вкуса, он потягивал водку, пока поверхность озера не заблестела в лучах утреннего солнца, а сороки на деревьях не затрещали. Когда-то на соседней вилле, принадлежавшей обергруппенфюреру СС Рейнхарду Гейдриху, было принято «окончательное решение». Теперь же ее превратили в музей, чтобы напоминать о холокосте тем, кто отрицал его историческую достоверность.

До падения Стены пересекать озеро было строго запрещено: на противоположном берегу лежала территория Восточного Берлина, а всего несколькими километрами дальше находился знаменитый «шпионский мост», где обменивались арестованными шпионами советские и американские спецслужбы. Данте хотелось его увидеть, стало быть, придется уговаривать Коломбу прогуляться туда.

«Она наверняка согласится, чтобы мне угодить, – с горечью подумал он, – а может, даже купит мне сахарной ваты, если буду паинькой».

Мост в Ванзее напомнил ему мост через реку По, соединяющий Ломбардию с Эмилией-Романьей, – одно из немногих воспоминаний, сохранившихся у Данте о детстве до силосной башни. В его памяти он был выкрашен только наполовину: слой свежей краски обрывался ровно на границе между двумя областями – завершить работу предстояло бригаде с другого берега. Образ запечатлелся у него в голове, хотя он не помнил ни себя самого, ни тех, кто сопровождал его в этот момент. Впрочем, мост мог быть и одним из многих ложных воспоминаний, подсаженных в его разум Отцом.

Тяжелее всего Данте переживал невозможность узнать, принадлежит ли ему содержимое его мозга. Временами он чувствовал себя призраком среди живых, хрупким и бесплотным, как папиросная бумага. Неудивительно, что он бросился в погоню за братом, которого, скорее всего, даже не существовало. Брат мог подарить ему хотя бы видимость корней и собственной истории. Данте вспомнил, как отключился на Потсдамской площади, как его неодолимо потянуло последовать за мужчиной, исчезнувшим в толпе. Бежал ли он вообще в правильном направлении? В тот момент ему казалось, что да, но сейчас уверенность расползалась по швам вместе с его сознанием.