Черный лед - Бекка Фитцпатрик (2016)

Перчатки промокли. Ботинки и носки тоже. От холода пальцы на руках и ногах, казалось, стали такими хрупкими, что того и гляди отломятся. Я махала руками, проталкивая в них кровь, растирала их, но сама не знала, зачем так стараюсь. Скоро боль сменилась бы зудящим отупением, и тогда я бы перестала вообще что-либо чувствовать…

Нет. Я была благодарна резкой, жалящей боли. Она гарантировала, что я остаюсь в сознании. Что жива.

Снег и камни так и норовили выскользнуть из-под ног. В итоге я не удержалась, и у меня промокла еще и спина. С каждым разом было все труднее себя поднять. Я отряхивала снег с одежды, но и это казалось бессмысленным: она все равно промокла и скорее холодила, чем грела.

Взобравшись на лесистый склон, я обнаружила впереди еще один. И еще. За густыми серыми облаками бледный размытый шар солнца медленно пробирался по небосклону. Доковыляв до перевала, начала осторожно спускаться к западу. Я шла уже целый день. Где же Айдлвайлд? Неужели я промахнулась? Что делать: идти дальше вперед или заложить круг?

Шаг за шагом моя надежда отступала под натиском отчаяния. Я не была уверена, что горы когда-нибудь кончатся. Мечтала наткнуться на хижину – любую. Мечтала о толстых стенах и горячем пламени. Об укрытии от штормового ветра, раздиравшего кожу.

Но спасения не было. Только ветер и холод. Снег. Голод.

Смерть.

Глава 28

Тем вечером, когда Келвин учил нас с Корби гадать по Уидже, мы с ним впервые, по крайней мере, на моей памяти, остались наедине. Возможно, бывали и другие случаи, но этот вечер запомнился как тот, когда я впервые почувствовала, что нас только двое в целом свете. Я любила Келвина Верстеега. Он и был для меня целым светом. Каждый взгляд, брошенный им на меня, каждое слово, сказанное мне, казалось, навсегда отпечатывались на моем сердце.

– Сейчас описаюсь! Я выхожу-у-у-у! – захихикала Корби, суетливо расстегивая палатку. – Не дойду до туалета, наверное, налью тебе в кроссовки, Келвин!

Келвин закатил глаза вслед сестре, демонстративно переминавшейся с ноги на ногу, зажимая руки между скрещенными ногами. Он оставил свои тенниски под тентом, рядом с моими шлепками. Мистер Верстеег никого не пускал в дом в обуви. Я сомневалась, что он так же сильно переживал за грязь в палатке, но у нас это уже вошло в привычку: при входе оставлять обувь снаружи.

– Как ты ее выносишь? – поинтересовался Келвин, когда Корби, наконец, выбралась наружу и, истерически визжа, поскакала через лужайку к зеленому домику.

– Она ничего.

– Ей отчаянно не хватает серых клеточек.

Мне не хотелось обсуждать Корби. Келвин и я, наконец-то, оказались одни. Я могла бы прикоснуться к нему, так близко он сидел. Я готова была отдать что угодно, лишь бы узнать, есть ли у него девушка. Да как же ей не быть? Любая была бы счастлива с ним встречаться.

Я прочистила горло:

– Ты же не веришь, что духи используют Уиджу, чтобы общаться с нами, правда? Потому что я не верю, – добавила я, закатывая глаза в надежде, что это придаст мне умудренный вид.

Келвин подобрал травинку, «приехавшую» на ком-то из нас, и начал разрывать ее на ленты, закручивавшиеся зелеными кудрями. Не глядя на меня, он сказал:

– Когда я думаю о духах, я вспоминаю Бо – где он сейчас?

Бо был шоколадным лабрадором Верстеегов, умершим прошлым летом. Как, я не знала. Корби не рассказывала. Она проплакала целую неделю, когда это случилось, но наотрез отказывалась что-либо объяснить. Когда я спросила Иэна, от чего умирают собаки, он ответил:

– Их сбивают машины. Еще у них бывает рак, и тогда приходится их усыплять.

Поскольку Бо умер внезапно, это был не рак.

– Он похоронен у меня в саду за домом, – произнес Келвин. – Под персиковым деревом.