Город Ночи - Дин Кунц, Эд Горман (2007)

— Мне так хотелось пить, — попыталась оправдаться она, поставила графин в бар, заткнула хрустальной пробкой, вытерла подбородок салфеткой.

— Мы вас искали, миссис Гелиос, чтобы спросить насчет обеда.

В тревоге Эрика огляделась и увидела, что за окнами уже ночь.

— Ой! Я заставила Виктора ждать?

— Нет, мадам. Мистер Гелиос работает допоздна и будет обедать в лаборатории.

— Понятно. А что нужно от меня?

— Мы подадим вам обед, куда вы пожелаете.

— Это такой большой дом, здесь столько комнат.

— Да.

— Могу я пообедать там, где есть коньяк, но не в библиотеке со всеми этими книгами?

— Мы можем подать коньяк вместе с обедом, куда вы пожелаете, миссис Гелиос… но за едой обычно пьют вино.

— Да, разумеется, к обеду принесите бутылку вина, соответствующего блюду, которое приготовит повар. Могу я оставить выбор за вами?

— Да, миссис Гелиос.

Кристина, несомненно, не желала повторения задушевного разговора, который состоялся на кухне. Ей хотелось, чтобы их отношения оставались сугубо формальными.

Вот Эрика и решила продемонстрировать, пусть и мягко, что хозяйка дома — она.

— И, пожалуйста, Кристина, принесите перелитую в графин бутылку коньяка «Реми Мартин». А чтобы не ходить лишний раз, принесите одновременно с вином.

Кристина какое-то время изучающе смотрела на нее.

— Вам понравился первый день у нас, миссис Гелиос?

— День выдался насыщенным. Поначалу мне показалось, что дом такой тихий и даже будет скучно, но, как выяснилось, здесь постоянно что-то происходит.

Глава 59

Хотя разговор с матерью Арни по установленным Рэндолом Шестым правилам начинается очень даже хорошо, запас вопросов быстро иссякает. Он съедает почти половину кварты клубнично-бананового мороженого, прежде чем в голову приходит следующий вопрос:

— Ты выглядишь испуганной, Викки. Ты испугана?

— Да. Господи, да.

— Почему ты испугана?

— Я привязана к стулу.

— Стул не может причинить тебе вреда. Ты не думаешь, что это глупо — бояться стула?

— Не делай этого.

— Не делать чего?

— Не насмехайся надо мной.

— Когда это Рэндол насмехался над тобой? Рэндол такого не делал.

— Я не боюсь стула.

— Но ты только что сказала, что боишься.

— Я боюсь тебя.

Он искренне изумился.

— Рэндола? Почему ты боишься Рэндола?

— Ты меня ударил.

— Только один раз.

— Очень сильно.

— Ты не умерла. Видишь? Рэндол не убивает матерей. Рэндол решил, что матерей нужно любить. Матери — это прекрасно. У Рэндола нет ни матери, ни отца.

Викки молчит.

— И, не-е-е-е-ет, Рэндол их не убивал. Рэндола создали машины. Машины не такие заботливые, как матери, они не скучают по тебе, когда ты уходишь.

Викки закрывает глаза, как иногда делают аутисты, если информационный поток слишком велик и переработать его нет никакой возможности.

Она, однако, не аутист. Она — мать.

Рэндол крайне удивлен тем, что так хорошо держится в столь новых для него обстоятельствах, так ловко ведет разговор. Похоже, разум его излечивается.

А вот с Викки определенно что-то не в порядке. Лицо у нее побледнело. Выглядит она больной.

— Ты больна? — спрашивает он.

— Я так боюсь.

— Перестань бояться, хорошо? Рэндол хочет, чтобы ты стала его матерью. Понимаешь? Не можешь же ты бояться собственного сына, Рэндола.

И тут происходит что-то удивительное: по щекам Викки бегут слезы.

— Это так мило, — говорит Рэндол. — Ты — очень хорошая мать. Мы будем счастливы. Отныне Рэндол будет звать тебя мать — не Викки. Когда у тебя день рождения, мать?

Вместо того чтобы ответить, она рыдает. Она такая эмоциональная. Все матери эмоциональные.