Сладкий папочка - Клейпас Лиза (2007)

В темноте раздался смешок, и Гейдж зашевелился, переворачиваясь и прижимая меня к кровати.

– Не двигайся, лежи смирно, – прошептал он, – я все сделаю сам.

Я подчинилась. И вздрогнула, когда он поднял край моей футболки, обнажив грудь. Нежные теплые губы накрыли сосок. Умоляюще вскрикнув, я подалась к нему всем телом.

Гейдж нависал надо мной, согнувшись, как кошка, и осыпая мою грудь поцелуями. Его губы застыли на ключице, нащупывая впадины, где бился жалящий меня пулье, и успокаивая его языком. Затем ниже, на талии, где его прикосновения заставили трепетать мои мышцы. Еще ниже, где каждый неторопливый прочувствованный поцелуй жег огнем. Я стала извиваться, стремясь убежать от непристойного удовольствия, но Гейдж твердо и крепко удерживал меня, пока по моему телу не побежали волны. Они набегали на меня одна за другой и разбивались вдребезги.

Я проснулась одна, как пеленками, обмотанная простынями, хранившими благоухание секса и тела Гейджа. Плотнее завернувшись в простыни, я лежала какое-то время, наблюдая, как в окно пробиваются первые лучи утреннего света. Эта ночь с Гейджем ободрила меня и придала сил справиться со всем, что пошлет мне день. Всю ночь я проспала возле Гейджа – не прячась, а только обретя убежище. Раньше, чтобы преодолеть невзгоды, мне всегда удавалось находить силы в себе самой, и сейчас для меня стало настоящим открытием, что их источником может стать другой человек.

Поднявшись с постели, я прошла через пустую квартиру в кухню, взяла телефон и позвонила в дом Тревисов.

После второго звонка трубку взяла Каррингтон.

– Алло?

– Малыш, это я. Я ночевала у Гейджа. Прости, что не позвонила тебе, но, когда вспомнила об этом, было уже слишком поздно.

– Да ничего страшного, – ответила сестра. – Тетя Гретхен делала поп-корн, а потом мы с ней и с Черчиллем смотрели дурацкий старый фильм, где много поют и танцуют. В общем, было здорово.

– Ты в школу собираешься?

– Да, водитель отвезет меня на «бентли».

Я сокрушенно покачала головой, услышав, с какой небрежностью она это сказала.

– Ты говоришь как ребенок из Ривер-Оукс.

– Мне нужно доесть завтрак, а то хлопья совсем раскиснут.

– Хорошо. Каррингтон, можешь сделать для меня одну вещь? Передай Черчиллю, что я приеду где-то через час и мне нужно будет с ним поговорить. Это важно.

– А в чем дело?

– Да так, всякие взрослые проблемы. Ну ладно, пока, милая, я тебя люблю.

– Я тебя тоже. Пока!

Черчилль ждал меня у камина в гостиной. Такой близкий и в то же время чужой. Ни с кем из мужчин я не дружила так долго и ни с кем из них не была так близка, как с Черчиллем. И тот факт, что он был для меня почти как отец, отрицать нельзя.

Я его любила.

И теперь он во что бы то ни стало должен был открыть мне свои тайны, или не знаю, что бы я с ним сделала.

– Доброе утро, – приветствовал он, пытливо вглядываясь мне в лицо.

– Доброе. Как самочувствие?

– Неплохо. А ты как?

– Не знаю, – честно призналась я. – Нервничаю, наверное. Немного сержусь, немного сбита с толку.

С Черчиллем не нужно было деликатничать, приступая к какой-нибудь щекотливой теме. Можно было без стеснений выкладывать все сразу. Он неизменно воспринимал мои слова с полным спокойствием. Зная об этой его особенности, мне легче было пересечь комнату и, остановившись прямо перед ним, перейти прямо к делу.

– Вы были знакомы с моей матерью, – без обиняков начала я.

Пылающий в камине огонь хлопал, как знамя, которое полощется на ветру.

Черчилль ответил с поразительным самообладанием:

– Я любил твою мать. – Он дал мне минуту, чтобы я как следует осмыслила его слова, после чего решительным кивком указал на диван: – Либерти, помоги мне перебраться туда. Мне сиденье врезается в ноги.