От Харди пахло дымом и солнцем. Хотелось залезть ему под рубашку и миллиметр за миллиметром исследовать его кожу – почувствовать каждую ее складочку, каждую неровность. Хотелось делать то, что я не могла выразить словами.

Музыканты заиграли еще медленнее, тустеп постепенно затухал, перерастая в другую мелодию, которой завершали танец, и пары, слегка покачиваясь, почти застыли на месте в объятиях друг друга. Теперь Харди прижимался ко мне всем телом, и это меня страшно взволновало. Я склонила голову ему на плечо и ощутила на своей щеке его губы. Они были сухими и гладкими. Ошеломленная, я не произнесла ни звука. Он еще сильнее обнял меня, его рука, спустившись по моей спине, очутилась у меня на бедре и слегка сдавила его. Я чувствовала его возбуждение и жадно прильнула к нему бедрами.

Три-четыре минуты – это так мало. Люди каждый день теряют сотни минут, безрассудно растрачивая их на пустяки. Но иногда за это ничтожно короткое время может случиться такое, что останется в памяти на всю жизнь. Объятия Харди, ощущение полноты жизни в этот момент от того, что Харди рядом, были куда более интимным актом, чем секс. Даже теперь, всякий раз оглядываясь назад, я чувствую, как мои щеки вновь пылают.

Когда музыка переключилась на другой ритм, Харди повел меня с танцпола. Он вел меня, поддерживая под левый локоть, тихо предупреждая, чтобы я не споткнулась, когда мы перешагивали через громоздкие электрокабели, расползшиеся по земле, точно развернувшие свои кольца змеи. Я не понимала, куда мы идем, знала только, что прочь от прилавков с товарами. Мы подошли к можжевеловой изгороди. Обхватив меня за талию Харди с потрясающей легкостью усадил меня на верхнюю жердь, и наши лица оказались на одном уровне, а мои сжатые колени уткнулись ему в живот.

– Держи меня, а то я упаду, – сказала я.

– Не упадешь. – Харди крепко держал меня за бедра. Жар его ладоней проникал через ткань моих легких летних джинсов. Меня охватило почти непреодолимое желание раздвинуть ноги и прижать его к себе, так чтобы он оказался между ними. Но я вместо этого сидела, напряженно сжав колени, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца. Пыльный свет ярмарочных фонарей за спиной у Харди рассыпался веером, не давая мне разглядеть выражение его лица.

Он медленно покачал головой, словно столкнулся с какой-то проблемой, к которой не знает, как подступиться.

– Либерти, мне нужно сказать тебе... Я скоро уезжаю.

– Уезжаешь из Уэлкома? – насилу выговорила я.

– Да.

– Когда? Куда?

– Через пару дней. Мне обломилась работа, на которую я претендовал, и... Какое-то время меня здесь не будет.

– Чем ты будешь заниматься?

– Буду работать сварщиком в нефтедобывающей компании. Сначала на морской буровой установке в заливе. Но они часто перемещают сварочные машины в соответствии с контрактами. – Харди помолчал, наблюдая за моей реакцией. Он знал, что мой отец погиб на буровой установке. Работа на морских буровых установках хорошо оплачивается, но сопряжена с повышенной опасностью. Чтобы работать на нефтяной вышке с горелкой в руке, нужно быть сумасшедшим или самоубийцей. Харди, по-видимому, угадал мои мысли. – Постараюсь обойтись без взрывов.

Если он пытался вызвать улыбку на моем лице, то его попытка с треском провалилась. Было очевидно, что я вижу Харди Кейтса в последний раз. Спрашивать, вернется ли он когда-нибудь ко мне, не имело смысла. Мне предстояло распрощаться с ним. Но я знала, что, пока я жива, разлука с ним будет мучить меня, как фантомная боль.

Я подумала о его будущем, об океанах, которые он пересечет, о континентах, на которых побывает, оставаясь вдали от всех, кто знал и любил его. Так далеко, куда не дойдут даже молитвы его матери. Среди его будущих женщин найдется, наверное, одна, которой дано будет узнать его секреты, она родит ему детей, на ее глазах время будет оставлять на нем свои отметины. И этой женщиной буду не я.