Ночной поезд - Эмили Барр (2017)

– Это проигнорировал Пензанс. Я не занимаюсь расследованием дела. Беда в том, что ее интрижка с Гаем Томасом затмила все остальное. Не было нужды углубляться в ее далекое прошлое, когда более недавнее прошлое – а скорее настоящее – вроде бы и так давало ответы на все вопросы.

– Да. Я понимаю.

– Хотя я не на работе, но раз уж вы пытаетесь разобраться, я вам помогу.

Я улыбнулась ему и взяла с тарелки свой вегетарианский бургер.

– Спасибо.

Мы побрели сквозь небольшой снежный ливень в Национальную галерею, и я повела Алекса к своей любимой картине Тициана «Вакх и Ариадна».

– Тут все дело в синеве, – сказала я. – Я раньше приходила и стояла перед этой картиной всякий раз, когда требовалось успокоиться. И мне нравится, что Ариадна была покинута человеком, которого она считала великой любовью всей жизни, а тут появляется Вакх и не только предлагает на ней жениться, но и дарит в качестве свадебного подарка несколько звезд[60]. Вообще-то, удивительно, что я так долго пробыла в Лондоне и не пришла поздороваться с этой картиной.

На самом деле я не была удивлена. До недавнего времени я старалась держаться подальше от своих старых призраков.

– Думаю, именно подарок сыграл свою роль, – согласился Алекс. – Интересно, она приняла его предложение из любопытства?

– Думаю, да. – Собственно говоря, я была уверена, что да, но по некоторым причинам не хотела говорить об этом Алексу.

Он кивнул:

– Знаете, что точно так же действовало на меня?

– Скажите.

– Просто бродить по какой-нибудь галерее вроде этой, глядя на все картины, где изображена Мадонна с младенцем. Часто младенцы выглядят так чудно́, что вызывают смех. У них лица маленьких старичков и странные шеи в складочку. Видно, что художник старался придать ребенку более серьезный вид, чем у реального младенца. Из-за того, что это Сын Божий и все такое. А этого невероятно трудно добиться.

Я внимательно посмотрела на него.

– Я делала то же самое. Большинство младенцев выглядят как из ужастиков. Но время от времени натыкаешься на младенца, такого великолепного и такого нежного, что забываешь обо всех остальных.

– Да! Хотя это бывает удивительно редко.

– Вам нравится хранящийся здесь этюд Леонардо со святой Анной и Иоанном Крестителем?

Алекс засмеялся:

– Вряд ли мне может не нравиться что-то из работ да Винчи. Пойдем на него посмотрим? Вообще-то, я этот рисунок обожаю. Это один из моих любимых младенцев. – Он посмотрел на меня с улыбкой. – Вы сами скажете, что этот этюд совсем не смешон[61], или мне это сказать?

– Я ждала, что вы это произнесете.

– А я собирался как рыцарь предоставить это вам.

– Что ж, будем считать, что это озвучено.

Пока мы ходили по галерее, я поняла, что почти ничего не знаю об Алексе и что я, в сущности, смотрю на картины, обсуждаю школьные группы и стайки студентов и слушаю обрывки чужих экскурсий вместе с незнакомцем. До сегодняшнего дня мы говорили только о Ларе.

– Что вы думаете обо всем этом джунглевом антураже? – спросил он, когда мы стояли перед полотном под названием «Нападение в джунглях» Анри Руссо. Это была сцена, написанная человеком, который никогда не бывал в джунглях, с оскаленным тигром и стилизованной зеленью.

– Мне нравится, но я бы не стала стоять перед ней часами, – решила я. – Хотя забавно, что в зале, где также висят «Подсолнухи» Ван-Гога и куча Сезаннов, мы оба направились именно сюда. Эта картина захватывает. Она очень в духе своего времени, верно? Руссо ведь, кажется, был таможенником?

– Le douanier[62] – точно.