– Вы должны покинуть поезд к семи, – сказала она, уходя. – После этого можете подождать в зале ожидания Паддингтона, если хотите. Вы знаете, что на первой платформе есть зал ожидания?

– Благодарю вас, – кивнула я, – но я пойду прямо на работу.

Кофе оказался растворимым, а круассан – из пластикового пакета, но я все равно смаковала и то и другое. Я сфотографировала поднос с моим полусъеденным завтраком и отправила Сэму. Мне казалось, что ему будет приятно.

«Прибыла в Паддингтон, – написала я. – Меня здесь кормят. Все прекрасно. Через минуту отправляюсь на работу. Позвоню тебе позже».

Затем я постаралась, как могла, помыться с помощью мягкой мочалки для лица, которую мне выдали в поезде, и нанесла обильное количество дезодоранта. Я оделась в юбку, блузку и жакет, которые аккуратно повесила вчера вечером, и поскольку не было возможности вымыть и высушить волосы, встала перед зеркалом и потратила двадцать минут, закрепляя их в подобие шиньона с помощью многочисленных шпилек, которые взяла с собой. Я нанесла макияж, который делала, когда жила в Лондоне. Наконец я нанесла последний штрих: надела рабочие туфли. Я хранила их несколько лет, и, вероятно, к настоящему времени они перешли в разряд винтажных. Они на высоких каблуках, с перепонками, классические «Мэри Джейн», такого типа, которые секретарша из 50-х годов, наверное, надевала, выходя вечером из дома. Они темно-красные, и я их обожала. Я надела их, а вместе с ними – прежнюю заброшенную, полузнакомую личину.

Я улыбнулась своему отражению. Теперь я была настоящая, правильная Лара. Этих Лар за минувшие годы было множество, и теперь я поняла, что эта мне нравится больше всего. Деловая. Успешная. Элегантная. Та, что чертовски хороша в своем деле.

Эгоистичная, самодостаточная и незамужняя.

Семь часов. Я сошла с поезда вслед за женщиной, которой на вид было за пятьдесят. Она, как и я, одета для работы и решила проблему волос, надев широкую ленту, из тех, что люди надевают на пляже. Лента бледно-зеленого цвета, в тон ее костюму, и она ей шла.

– Доброе утро, – с широкой улыбкой сказала женщина, заворачивая на платформу и дожидаясь меня. Мне она сразу же понравилась. Если бы она была в книжке-раскраске, я бы раскрасила ее оранжевым и красным, с мягкими язычками пламени, которые выстреливают чем-то добрым в окружающих людей.

– Доброе утро. – Я чувствовала себя немного смущенно, но эта неожиданная волна товарищества заставила меня улыбнуться.

– Прямо на работу? – спросила она, глядя на мою экипировку. – Или сначала выпьете кофе? Мне всегда кажется, что станционный кофе настолько лучше того дерьма, которое подают в поезде, что было бы преступно не опрокинуть в себя чашечку перед трудовым днем. Ведь он бесплатный. То есть вы уже заплатили за него обильной ценой за купе. Так что просто обязаны его забрать.

– Я собиралась прямо на работу. – Я взглянула на старомодные часы на стене прямо перед нами. – Но сегодня мой первый рабочий день, и я наверняка распереживаюсь, если долго придется ждать, пока приготовят кофе в какой-нибудь кофейне. Так что вообще-то я могла бы выпить здесь. А если он приличный, тем лучше.

Я остановилась на секунду и глубоко вдохнула лондонский воздух. Он здесь грязный и пыльный от разных станционных механизмов, я его обожала.

Женщина лучезарно мне улыбнулась, и я прошла за ней в дверь, миновала мужчину в форме, сидящего за столом и читающего газету, и помахала перед ним билетом, по примеру спутницы. Комната была полна столов и стульев, высоко на стене экран без звука показывал какую-то программу с субтитрами. Женщина направилась прямиком к кофемашине. Мы обе взяли большие белые чашки на блюдцах, при взгляде на которые я вздрогнула: они напомнили чашку, которой Сэм иногда пользуется дома.